Проклятие Гоголя - читать онлайн книгу. Автор: Николай Спасский cтр.№ 62

Готовился последний акт сцены.

Парень оказался основательный. Он поднял с пола браунинг, положил в карман, пнул лежащую Марианну в живот.

Евгения после двух пулевых ранений лежала без сознания. Полицейский перевернул тело носком белого башмака, окрасившегося в красный цвет. Подобрал и второй пистолет, заткнул за пояс. Какое-то время размышлял, стоит ли добивать Евгению. Потом сообразил – не имеет смысла. Бордовое пятно продолжало расплываться.

Теперь парень хотел заняться Греминым. Причем, наученный горьким опытом, похоже, собирался добить Гремина на расстоянии.

Гремин уже овладел пистолетом негра, придавленный его распластанным телом. Чтобы выстрелить, Гремину требовалось высвободиться из объятий трупа. Это была лотерея. Сильно щипало в глазах – то ли от крови, то ли от пота. Стянутые наручниками кисти немели. Гремин выстрелил.

Пуля задела полицейскому шею. Он закачался, ухватился обеими руками за горло. Кровь хлестала сквозь сжатые пальцы.

Гремин мог наконец сбросить ненавистное тело негра. И в упор расстрелял парня. Контрольный выстрел – в голову корчившемуся в судорогах сержанту. Отыскал на поясе трупа связку ключей. Расстегнул наручники. Потискал онемевшие руки.

Гремин тяжелыми шагами подошел к Марианне, наклонился. Та уже пришла в сознание. Ухватила его за шею, разрыдалась. Слезы смешивались с кровью на ее разбитом и совсем не красивом лице.

Гремин поднял Марианну и оглянулся на Евгению. Она с усилием скосила на него глаза. Жить ей оставалось, наверное, минут десять. Может, меньше.

– Мне очень хотелось от тебя ребенка. Очень, – чувствовалось, что слова давались Евгении колоссальным усилием воли. – Я мечтала забеременеть от тебя и уволиться с этой чертовой службы… уехать из Вашингтона, спрятаться где-нибудь во Франции, в Канаде. С моим ребенком и твоим, о существовании которого ты никогда не узнал бы, – у нее на губах проступила кровавая пена.

Она стала захлебываться. Надо было спешить.

– Ваши знают, кто стоит за убийцей? – спросил Гремин и сразу же поправился: – За отцом Федором?

Евгения побелела и едва шевелила губами.

– Я тебе могу дать честное слово, какое угодно, отец Федор – не наш…

Воцарилось молчание.

– Поцелуй меня!

Гремин склонился и нежно поцеловал Евгению в лоб. Еле слышно она прошептала:

– Нет, поцелуй меня в губы. Я любила тебя сильнее всего в жизни. И за это заплатила свою цену…

Так же тихо Гремин спросил:

– В тебе и вправду мой ребенок?

– Я не знаю, – пощадила она его.

Гремин прикоснулся к ее губам. У нее хлынула горлом кровь. Гремин отпрянул, утер кровь с лица. Когда он снова наклонился к ней, Евгения была мертва.

Гремин и Марианна остались вдвоем. Она – с разбитым лицом, в слезах, он – весь в крови, израненный, еле держащийся на ногах.

– Прости, что я тебя втянул в эту страшную историю. Мне ее нужно довести до конца.

– Это и вправду отец Федор?

– Да.

– И где он сейчас? – встревоженно встрепенулась Марианна.

– Он убежал. Когда появилась американская полиция, он успел скрыться.

– Ты же боготворил отца Федора. Неужели ты ни о чем не догадывался?

– Нет. Я заподозрил что-то неладное только после смерти отца Гермогена… Ты прости меня. Я не смогу жить, не видя тебя. Поверь мне.

Марианна захлебывалась слезами. Она хотела что-то сказать, и не могла.

Они поцеловались. Он крепко обнял ее, она прижала его голову к груди. Они принялись лихорадочно раздевать друг друга. Боялись, что делают это в последний раз…

Потом Гремин усадил Марианну в кресло, вложил ей в руки браунинг. Строго-настрого предупредил:

– У тебя несколько минут. Одевайся и беги в штаб-квартиру секретной полиции. Врывайся в кабинет начальника и рассказывай все как есть, не утаивая ничего.

– А про тебя?

– А что ты про меня знаешь? Я неудачник, журналист. Про партизанский отряд – абсолютная правда. Я попытался разгадать загадку, которую мне подбросил умирающий друг. А все остальное – канонизация Гоголя, новый образ России, – все придумано. Ты просто по любви, по дури впуталась в эту историю. Рассказывай все как есть, иначе тебе не поверят. Про Серджо, кладбище, княгиню, Евгению, отца Федора. Я хочу, чтобы ты жила, я хочу тебя еще увидеть. Поклянись, что ты сделаешь все, как я тебя прошу.

– Клянусь.

Он нежно поцеловал ее губы, на мгновение погрузился в бездонные карие глаза, смахнул слезы.

На пороге Гремин оглянулся. Марианна сидела в том же кресле, где он застал ее два часа назад. Так же поджав под себя ноги, только уже без туфелек и прикрывшись пледом. Минула вечность… Марианна беззвучно плакала.

На коврике перед входной дверью лежала маленькая бумажка, сложенная вчетверо. Оглядевшись Гремин поднял ее и прочел: «Сегодня в полночь. Сан-Джованни ин Латерано. Четвертая капелла справа. До встречи».

Зная, что на него объявлен розыск, Гремин провел день в надежном месте. В маленькой гостинице возле главного рынка, где не спрашивали ни имя, ни документы. Вообще ничего не спрашивали. Ближе к шести вышел другим человеком. Сам состриг себе локоны, где-то раздобыл круглые металлические очки, приоделся в какое-то тряпье. И вполне мог сойти за вечного студента-неудачника откуда-нибудь с севера. От элегантного француза не осталось и следа.

В Сан-Джованни Гремин проник через примыкающий папский дворец с группой посетителей.

Он обожал римские соборы, построенные на фундаменте древних базилик. У него вызывали благоговение Сан-Джованни ин Латерано и Санта-Мария Маджоре. А Сан-Паоло, наверное, самый красивый, не задевал. Он стал каким-то искусственным после реставрации.

Огромные соборы особенно поражали на закате солнца. Прямоугольное и пропорциональное пространство не давило, прошитое нежными лучами. Потолок был настолько высок, что человеческий взгляд не поспевал за ним. Даже под открытым небом мы не устремляем взгляд так высоко.

Где-то Гремин прочитал, что гармония света в подобных конструкциях родственна музыке. Лучи перекрещиваются, как рапиры в руках опытных фехтовальщиков. И, конечно, отовсюду капало золото. Золота было столько – на кассетном потолке, на парусах, на куполе, на колоннах, на карнизах, золотые статуи, оклады, дарохранительницы, – что оно струилось в мягком солнечном свете. Это было прекрасно, но это было страшно. Ты чувствовал свою ничтожность. Ведь Бог, помимо всего прочего, это власть. А золото – тоже бытие власти.

Гремин неплохо знал Сан-Джованни. И когда затылочным зрением почувствовал, что за ним никто не следит, он аккуратно запрыгнул в нишу за статуей напротив четвертой капеллы. По левую сторону от главного нефа.