Ночь Стилета - читать онлайн книгу. Автор: Роман Канушкин cтр.№ 32

— Щедрин?

— Щедрин?! Э-м-м… Марина теперь осталась круглой сиротой. Если выживет. Вот такие дела.

— А кто… — Игнат помедлил, — меня?

— Тебя?! — Лютый горько усмехнулся. — Ты, брат, в рубашке родился.

ОМОН тебя…

— ОМОН?

— Родная милиция нас бережет.

— Там же не было никакого ОМОНа. То есть был…

— Вмешались, когда уже поздно было.

Игнат кивнул. Все происшедшее вчера возвращалось в память.

— Сантиметром ниже — пуля прошла бы в сердце, — сказал Лютый. — Повезло, иначе не объяснишь. Тут врач удивлялся — есть выше сердца одна малюсенькая точка, когда оказывается неповрежденным ни один жизненно важный орган. Почти все остальные ранения в область сердца смертельны. — Лютый тяжело выдохнул. — Одна малюсенькая точка.

— Знаю.

— Вот, — Лютый устало провел пальцами по глазам, — так, брат. Пуля прошла навылет.

— А ты?

— Что?

— Тебя прилично?

— Так, зацепило… Грудь и плечо — ерунда. Ногу вот здорово повредило. Взрывом. Игнат, я тебе жизнью обязан, — произнес Лютый без всякого выражения.

Игнат какое-то время молчал. Свадьба, блестящее мероприятие… И все так переменилось… Он вспомнил Колю Глущенко, почему-то именно его. Это был полный разгром. И для Лютого тоже. Для Лютого — прежде всего. Точка, после которой продолжать жить по-прежнему невозможно. А начинать заново очень сложно.

Игнат вот пробовал. Он поднял руку и только тогда понял, насколько слаб. Во рту — какой-то кислый металлический привкус, возможно, от лекарств — через вены левой руки подается что-то, какой-то раствор — капельница…

— Обязан жизнью, брат, — тихо повторил Лютый.

— Пустяки. Отдашь водкой.

Лютый посмотрел на него, потом отвернулся. Возможно, эта шутка прозвучала кощунственно, но, наверное, по-другому просто не получалось.

— Господи, ну за что, — промолвил Лютый еле слышно, — за что ему-то?.. Братишка мой дорогой…

Игнат повернул голову — потолок был выкрашен в белое, на нем была трещинка, и сейчас показалось, что трещинка начала удаляться. Игнат прикрыл глаза. Он подумал, что тем, кто остается, гораздо больнее. Им теперь предстоит просыпаться долгими ночами и плакать, тоже ночами, потому что Времени Мужчин слезы неведомы.

Его ночь оказалась очень долгой, протяженностью почти в год. А год стал вечностью.

И сейчас ночь заканчивалась.

Игнат не знал почему. Что-то произошло с ним, когда он блуждал между жизнью и смертью. Быть может, это всего лишь действие обезболивающих, успокоительных или чего они там вливают в него, такое можно допустить… Можно также допустить, что киллеры вернутся за ними и закончат свое дело — ведь они так слабы… Возможно, убийцы смогут отнять у него жизнь, но в любом случае его ночь заканчивается… И он еще повоюет.

«Не надо меня из ружья щелкать, — вспомнил Игнат фразу из мультика, вроде бы про Простоквашино, — я, можно сказать, только жить начал — на пенсию выхожу».

Игнат чуть заметно улыбнулся, одними краешками губ, открыл глаза — трещинка на потолке вернулась на прежнее место. Потом он тоже понял, что Андрея больше нет. Этого славного мальчишки с чудесной улыбкой, молодого и талантливого, — его больше нет. Как и многих других людей. Виноватых и безвинных. Вчерашний день оказался урожайным по части смертей.

Ворон повернулся к Лютому:

— Не надо себя винить. И не надо себя ненавидеть. — Он протянул ему слабую руку. Лютый придвинулся к нему ближе.

— Как? Я ведь только хотел, чтоб все было по-человечески. Я всем это предложил. — Лютый крепко сжал протянутую ему руку. — Только теперь ничего не вернуть. Это я виноват, с этой свадьбой, я!

— Ты лишь пытался быть собой. За это нельзя винить. Не казни себя.

— Игнат, но…

— Послушай, я хочу, чтоб ты знал: я очень любил Андрюху и так же страдаю от того, что случилось. Прими мои самые искренние соболезнования. Я рядом… брат.

— Спасибо. Спасибо, Игнат. — Лютый горячо пожал его руку, а потом, с трудом сдерживаясь, произнес:

— Держусь, братан…

Игнат печально улыбнулся:

— Будем держаться.

— Что нам остается? Другого выхода нет, верно?

— Как мама, Настасья Сергеевна?

— Седая стала… Я не могу ей в глаза смотреть, Игнат, не уберег пацана. Он был так далеко от всего этого. Очень боюсь, как бы с матерью чего не случилось.

— Ладно, брат, выкарабкаемся.

— Слава Богу, никогда фотографироваться не любила. Этот ведь паскуда туда всех тянул. А мать говорит — я потом, отдельно с детьми… Вот. Потом уже ничего не вышло.

— Выкарабкаемся, — повторил Игнат.

Появилась медицинская сестра. Лютому пора было на перевязку. А Игнат почувствовал, что за эти несколько минут неимоверно устал. Лютого пересадили на движущееся кресло. Улыбчивая сестра покатила его к выходу из палаты. Игнат провожал его глазами.

— Подожди, — обратился Лютый к сестре, когда они проезжали мимо койки Игната. Лютый чуть наклонился кнему.

— Я их зарою, — произнес он. Очень тихо и очень жестко. — Я их всех зарою! Ты мне поможешь.

Игнат смотрел на него молча. Потом, когда дверь за Лютым закрылась, он снова повернул голову к потолку. Трещина задрожала и начала удаляться. Игнат прикрыл глаза. Он был еще очень слаб. Сон, похожий на забытье, обступил Игната со всех сторон, увлекая его в свою призрачную страну. Но голосов, тех дружелюбных голосов, больше не было.

Беспощадное Время Мужчин не знает жалости. Но наверное, в нем осталось место для сострадания.

* * *

Хуан Мария ла Прада, которого с детства окружающие называли Иваном Александровичем Прадой, а в ведомстве, где он служил столько лет, звали по имени отца — Санчесом, сейчас убегал. Иваном Александровичем Санчеса переиначили на русский манер. Его отец, Санчес Хуан Мария ла Прада, был сыном испанского коммуниста. Когда распустили интербригады и поражение республики стало очевидным, их, детей Испании, вывезли в Советский Союз, ставший им новой родиной. Санчес Хуан Мария ла Прада превратился в Александра Ивановича Праду.

Он вырос и начал служить новой родине верой и правдой. Этому же он научил и своего сына Хуана. Несмотря на то что Александр Иванович происходил из семьи испанского коммуниста, в Высшей школе КГБ СССР, где он преподавал, с него не спускали глаз.

Сын пошел по стопам отца. И хотя иностранное происхождение не особенно способствовало его карьере, Санчес вырос в фанатичного коммуниста, ибо так воспитывался отцом, и в профессионала самой высокой квалификации. А потом все начало разваливаться. Все, во что его научили верить, все, что его научили любить и ненавидеть. И когда многие русские испанцы двинулись в обратный путь, к месту исторической родины, которая встретила их с распростертыми объятиями, крупными пенсиями, семьи обоих Санчесов — старшего и младшего — не утратили веру в основное дело своей жизни. Только жить становилось все труднее. Рухнула Берлинская стена, эти сумасшедшие чуть ли не поверили в наступление всеобщего мира, в братание Запада с Востоком, в ветры перемен, превратившие империализм в невинного ягненка, а коммунизм — в страшного монстра, и все рухнуло окончательно. Последний оплот государства, не тронутый метастазами коррупции и интеллектуальной паранойей, — КГБ, оставленный без внимания правящей элитой, разваливался. И после танковой атаки на Белый дом и очередного разгона спецслужб Александр Иванович Прада, обрусевший настолько, что у него порой спрашивали, не хохляцкую ли он носит фамилию, вспомнил, что на самом деле он — Санчес Хуан Мария ла Прада, к тому же — профессор. Старая родина с восторгом приняла своего блудного сына, в России остался лишь Санчес-младший. Но вовсе не из-за верности идеологии, которая больше не была господствующей, и не из-за любви к русским березкам, которые вполне можно было заменить на апельсиновые деревья Андалусии или пляжи Малаги. Нет, вовсе нет. Просто Санчес понял, что именно на его второй родине появляются неограниченные возможности и бежать от них не просто глупо, а преступно. К тому времени когда он провожал отца в аэропорту Шереметьево-2, Санчес превратился в профессионала высшей пробы.