Парижские тайны - читать онлайн книгу. Автор: Эжен Сю cтр.№ 147

Частенько она переставала хохотать, чтобы так же искренне заплакать, и утирала слезы, чтобы расхохотаться еще звонче.

Настоящее дитя Парижа, Хохотушка предпочитала опьянение покою, движение — отдыху, резкие и громкие мелодии, оркестров на балах в Шартрез или в Колизее — нежному шепоту ветра в листве или журчанию ручейка.

Оглушительную толкотню парижских перекрестков — одиночеству полей...

Ослепительные огни фейерверков, вспышки и грохот ракет — безмятежной красоте ночей, полных звезд, теней и безмолвия.

Увы, будем искренни! Эта добрая девушка откровенно предпочитала черную грязь столичных улиц зелени цветущих лугов; скользкие или раскаленные мостовые — свежим бархатистым мхам лесных тропинок, овеянных запахом фиалок; удушающую пыль парижских застав или бульваров — золотым пшеничным полям, расцвеченным багрянцем диких маков и лазурью васильков...

Хохотушка покидала свою комнатку лишь по воскресеньям, да еще каждый день по утрам, на минутку, только чтобы купить немножко хлеба, молока и проса, — для себя и своих двух птичек, как говорила г-жа Пипле; но она жила в Париже ради Парижа. И пришла бы в отчаяние, если бы ей пришлось покинуть столицу.

И еще была в ней одна странность; несмотря на любовь к парижским развлечениям, несмотря на полную свободу или, вернее, полное отсутствие опеки, Хохотушка была одна-одинешенька... Несмотря на сказочную бережливость в расходах, которую ей приходилось проявлять, чтобы жить примерно на тридцать су в день, несмотря на свою самую пикантную, самую озорную и самую прелестную в мире мордашку, Хохотушка выбирала своих возлюбленных — мы не станем называть их любовниками, и будущее покажет правоту г-жи Пипле, которая утверждала, что все намеки соседей гризетки не более чем клевета и сплетни, — так вот, Хохотушка выбирала своих возлюбленных только из своей среды, то есть среди своих соседей, и это равенство перед домовладельцем было для нее решающим.

Один богатый и знаменитый художник, так сказать современный Рафаэль, наставник нашего Кабриоиа, увидел однажды портрет Хохотушки с натуры, где она была отнюдь не прикрашена. Пораженный прелестью юной девушки, мэтр упрекнул молодого художника в том, что тот поэтизировал, так сказать, идеализировал свою натурщицу.

Однако Кабрион, гордясь своей прелестной соседкой, предложил своему учителю на пари показать ее как «предмет искусства» на одном из воскресных балов в Эрмитаже. Очарованный озорной грацией Хохотушки, «Рафаэль» на этом балу сделал все, чтобы оттеснить Кабриона. Нашей гризетке посыпались самые соблазнительные, самые щедрые предложения, но она героически отвергла их все, а на следующее воскресенье спокойно и весело приняла приглашение своего скромного соседа поужинать вместе в «Меридьян» — кабаре на бульваре Тампль, — а потом посидеть с ним на галерке в театрике Ла Гетэ или Амбигю.

Подобные интимные связи могли бы скомпрометировать Хохотушку и заставить усомниться в ее добродетели.

Не станем объясняться по этому поводу, но заметим пока, что есть тайны и бездны, к которым следует приближаться очень осторожно.

Еще несколько слов о нашей гризетке, и мы введем ее соседа Родольфа в ее комнату.

Хохотушке едва исполнилось восемнадцать; она была среднего роста, пожалуй, даже чуть ниже среднего, но фигурка у нее была такая изящная, такая стройная и гордая, с такими соблазнительными округлостями, что при ее легкой и стремительной походке она казалась совершенством. Чуть-чуть прибавить, чуть-чуть убавить, и она бы все потеряла, настолько совершенным был весь ее грациозный облик.

У нее были маленькие ножки, и она всегда носила безупречные ботиночки из черного казимира с невысоким каблучком; от этого ее быстрая, задорная и в то же время сдержанная походка напоминала перепелку или трясогузку; казалось, что она не идет, а лишь слегка касается мостовой, быстро скользит над ее поверхностью.

Эту особенную походку гризетки, быструю, завлекающую и вроде бы испуганную, пожалуй, можно объяснить тремя причинами:

им хочется нравиться;

им не хочется, чтобы им выражали восхищение... слишком откровенно;

у них слишком мало времени, чтобы терять его, когда они спешат по своим делам.

Родольф видел Хохотушку только в полумраке мансарды Мореля или на столь же сумрачной лестнице, а потому был просто ослеплен изумительной свежестью девушки, когда тихонько вошел в комнату, залитую светом двух больших окон с квадратами переплетов. На мгновение он замер, пораженный прелестной картиной, представшей его глазам.

— Стоя перед зеркалом, поставленным на камине, Хохотушка завязывала под подбородком ленты чепчика из вышитого тюля, обрамленного цветочками вишневого цвета; этот чепчик, посаженный очень плотно и сдвинутый почти на затылок, открывал два густых и блестящих, черных как смоль завитка, почти закрывавших лоб; ее тонкие, разлетистые брови, словно нарисованные тушью, закруглялись над огромными черными глазами, блестящими и озорными; на упругих и полных щечках играл свежий румянец, такой свежий, что хотелось притронуться, как к румяному персику, еще прохладному от утренней росы.

Ее маленький носик, чуть вздернутый, озорной и чуть- чуть нахальный, мог бы принести целое состояние какой-нибудь Лизетте или Мартон; рот казался немного широковатым, но розовые, влажные губы, жемчужно-белые ровные зубки и веселая, насмешливая улыбка заставляла обо всем забывать. Три очаровательные ямочки придавали ее лицу дерзкую привлекательность: две на щеках, а третья — на подбородке, чуть ниже черной родинки, замершей как неотразимая мушка в углу ее рта.

Между вышитым широко открытым воротом платья и нижним краем чепчика, окантованного вишневой лентой, виднелась грациозная шейка; густые волосы над ней были так аккуратно и туго подобраны, что корни их казались точками китайской туши на слоновой кости.

Шерстяное платье цвета коринфского винограда, с облегающей спинкой и обуженными рукавами, — Хохотушка любовно сшила его своими руками! — сидело на ней как влитое и свидетельствовало, что девушка никогда не носила корсета... из экономии. Гибкость и необычная естественность в каждом повороте ее плеч и стана, напоминавшие мягкие движения кошки, выдавали ее секрет.

Представьте себе такое платье, плотно облегающее округлые и полированные формы мраморной статуэтки, и поймете, Почему Хохотушка обходилась без вышеупомянутой принадлежности дамского туалета. Вместо корсета маленький фартучек из темно-зеленого левантина опоясывал ее талию, которую можно было охватить двумя ладонями.

Полагая, что она одна, — ибо Родольф по-прежнему незаметно и неподвижно стоял у дверей, — Хохотушка пригладила локоны на лбу ладонью своей белой, маленькой и ухоженной руки, поставила ножку на стул и нагнулась, чтобы затянуть шнурки полусапожка. Этот интимный жест невольно показал нескромному Родольфу краешек белоснежного чулка и стройную ножку безупречной и чистой линии.

После этого столь подробного рассказа о туалете Хохотушки читатель легко поймет, что она сегодня выбрала свой самый красивый чепчик и самый красивый передничек, чтобы сделать честь своему соседу на прогулке по бульвару Тампль.