Портрет убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Фил Уитейкер cтр.№ 8

Я возвращался домой как можно раньше. Порой она выглядела потрясающе — ублаготворенная, с животом, натягивавшим материю комбинезона. Полоски эмульсии, оставшиеся от того, когда она провела рукой по лбу, белые капли в волосах. А в другие дни я обнаруживал ее на нижней ступеньке лестницы — она сидела с сигаретой в руке чуть не в слезах, усталая и ничего больше не желающая. В такие вечера я уводил ее в кабачок, думая — плевать на деньги, напаивал допьяна ее и себя, и мы выкуривали целую пачку самокруток. Обычно после этого мы снова чувствовали, что все в порядке.

Затем настал день, когда нашему испытанию пришел конец. Мы провели несколько суббот, объезжая комиссионные мебельные магазины на Дороге Алфретон, вставали рано по воскресеньям, чтобы попытаться найти что-то приличное на рынке Шнейнтон. «Обустраиваем гнездо», — говорила она. Две недели покоя в удушливом, спертом воздухе. В ожидании, когда небо озарится голубоватым светом и грянет гром. Две недели покоя, потом это произошло. «Скорая помощь» отвезла нас в Больницу общего типа — это было за несколько лет до того, как построили Королевскую клинику. В родильном отделении оказалось сыро, шумно, напряженно. Настоящая потогонка. Времени ушло много, я не мог усидеть на месте — волновался до безумия. Я не представлял себе, что там происходит, — час за часом, потом день переходит в ночь, а потом ночь переходит в утро. Я был лишь уверен: должно быть, что-то пошло очень не так. Затем акушерка нашла меня, спросила, я ли мистер Лайонс. Не обратив внимания на ее предположение, я сказал «да», спросил, как она, как Изабелла. И акушерка, улыбнувшись, сообщила, что у меня девочка.

Это была чертова шутка. Моему ребенку всего две недели, и декан сообщает мне, что колледж больше во мне не нуждается. Разговор принял мерзкий характер. Я обвинил его, а он сказал, что это не имеет никакого отношения к моему роману. Мне заплатили, поскольку не предупредили заранее. Я месяц гонял машину. Изабеллы никогда не было поблизости — она вечно находилась в другой части дома, возясь с малышкой Джессикой, Джесси Лайонс. Ко мне в студию часто доносились крики — крики Джесси, или Изабеллы, или обеих. Но я не прерывал работы — работал, как никогда прежде. Моей единственной едой были кофе и виски. Порой, почувствовав, что тону, видя, как талант, какой у меня был, съеживается и чернеет, словно бумага в огне, я выскальзывал из дома и приобретал немного травки. Я никогда не говорил об этом Изабелле. Мы порой встречались с ней — на кухне, в спальне. Я знал, что это она, так как передо мной была Изабелла, в которую я в свое время влюбился. Вот только глаза у нее стали тусклыми, на руках был ребенок, и я смотрел на нее и поражался, как такое могло произойти.

Я набрал новую коллекцию своих картин и повез ее по галереям. Они никого не заинтересовали. А это были торговцы, с которыми я имел дело в прошлом. Я заподозрил заговор. Попытался выйти за пределы знакомого поля. «Нет, благодарю вас». Под конец старый хозяин Изабеллы пожалел меня. Я нанял фургон и перевез мои работы в подвальный выставочный зал его центральной галереи в Шеффилде. За две недели я продал одну картину — нагую Изабеллу — за тридцать фунтов. Когда я приехал за остальными, то не мог поверить, что эти картины написаны мной. Те две недели, что я не видел их, открыли мне глаза. Да самый слабый из моих студентов постыдился бы такого.

Мир искусства в Ноттингеме был маленьким, да таким и остался. Как-то ко мне зашел один из моих бывших коллег, тоже преподаватель рисунка с натуры, парень, которому я помог вылезти из долгов, одолжив ему небольшую сумму в те дни, когда я был одиноким, уважаемым и имел работу. Он в любом случае собирался уйти со своего места. Стало трудно успевать при все более перегруженном графике. Главный вокзал находился в ту пору на Верхнем Лазе, совсем рядом с домом. Над двойными деревянными дверями горел синий свет под козырьком на кронштейне. Деньги платят хорошие, сказал он мне, хоть и нерегулярно. Он надеялся, что это меня выручит.

Мальчишкой я немного баловался мелкими кражами в магазинах — время от времени, но ничего такого, что привело бы меня на кривую дорожку. Однако предложение коллеги мне не понравилось. Лучше избегать дел с полицией в тех местах, где ты вырос, но выбора у меня не было. Я должен был поддерживать связь с суперинтендантом по имени Джордж Даффилд.

— Работать придется главным образом по отысканию собственности, — пояснил бывший коллега. — Ты должен будешь сесть с владельцами — ни у кого из них не будет фотографий, иначе ты нам не потребовался бы, — и выслушивать все, что они скажут: какие у них были кольца, ожерелья, антиквариат. Ты будешь рисовать, пока они не обрадуются, что ты все изобразил точно. Некоторые вещи будут стоить куда больше, чем ты или я сможем когда-либо заработать, так что смирись: дело придется иметь с кучей шишек. Так или иначе на этом заработаешь себе на хлеб с маслом. Но иногда мы будем использовать тебя при изнасилованиях, или кражах, или попытках убийства. Существует «фотофит», но никто не пользуется им вне Лондона, да и там это называют дерьмом. Для начала ты поработаешь с такими — придется иметь дело с очень расстроенными людьми. Тебе надо будет научиться жаргону, уметь делать выводы путем сопоставления, помогать людям вытаскивать из памяти то, о чем они забыли. Таких будет немного, но каждые две-три недели тебе придется составлять портрет. И ты будешь работать над ним, пока не уверишься, что все правильно передал.

Даффилд был прав: работать по отысканию имущества было легко. Сначала ставили в тупик портреты. Столкнувшись с жестоким преступлением, я терялся. И угрозыск недолго мне помогал. Слишком скоро я оказался один на один с людьми — главным образом женщинами, — которые не хотели думать о том, что с ними произошло. Моей обязанностью было вернуть их в прошлое, попытаться с помощью рисунка вызвать к жизни жестоко обошедшихся с ними мужчин. Сначала я окружал себя набросками, без ясного представления о том, который все-таки наиболее похож — первый, третий или шестой. Я чувствовал себя глубоко несчастным, твердил себе, что эти люди заслуживают лучшего, кого-то, кто по крайней мере знает, что, черт побери, он должен делать. Раза два жертва сдавалась, отказывалась продвигаться дальше, говорила что угодно, лишь бы наша встреча подошла к концу. Но через какое-то время я развил собственную методику, собственный способ создавать образ. Начинал с волос, которые обрамляют лицо, создают пропорции. Потом глаза — на них сосредоточивается взгляд беспомощного человека. И лишь потом вставлял рот, линию челюсти, оставляя середину лица на конец. Никогда не забуду тот первый раз, когда я нарисовал как надо. Двадцатипятилетний агент бюро путешествий налетел на женщину в дендрарии — это было просто непристойное нападение, так как ей удалось вырваться. Мы сделали пару предварительных набросков. Затем я показал женщине очередной набросок. Она мгновенно побледнела. В глазах заблестели слезы. И я понял, что могу этим заниматься.

Мне не часто приходилось узнавать, помог мой рисунок или нет. Отдав мои наброски специалисту по уликам, я больше не слышал, как развивается дело. За исключением тех случаев, когда время от времени Джордж Даффилд, или Майк Кидд, или твой отец звонили мне и приглашали в «Каунти» выпить, чтобы отметить удачу.

Следствие