– Сэр Филип – не хренов гомосексуалист.
– И кто же такой сэр Филип?
– Сэр Филип – наш друг. Наш рекламодатель. Ему принадлежит алкогольная компания, которую ты сегодня с таким энтузиазмом поддерживаешь своим пьянством.
– Тогда зачем ты засунул в мой алкоголь вонтон? Если бы я была сэром Филипом, меня бы это куда сильнее оскорбило, чем прослыть…
– Ты оскорбляешь наших рекламодателей, Глория.
Дмитрий топает ногой. Осторожно перегнувшись через его живот, я добываю себе с подноса новую порцию выпивки.
– Ты оскорбляешь наших рекламодателей, и они уходят от нас.
– Дмитрий, у тебя галстук перекрутился, ты глупо выглядишь. – Я отпиваю из стакана, мне становится лучше, но этого недостаточно – с Дмитрием, его вонтоном и залитой соевым соусом рубашкой.
Подходит Рейк. Кладет руку на плечо Дмитрия. Ухмыляется.
– Могу я вклиниться?
– Мы с Глорией еще не закончили. Убирайся. Оставь нас.
Говоря, он размахивает бокалом мартини, вонтон вылетает из бокала и падает в джин сэра Филипа.
– Спасибо, но я уже поел.
Дмитрий ждет, когда Рейк уйдет.
– Тебе следует уволить его, Глория. Он не понимает, что не следует лезть в чужие дела.
– Дмитрий, Рейк просто проявляет дружелюбие. Тебе этого никогда не понять. Мы закончили? У тебя найдется кубинская сигара?
– Может, ты и права. Может, вместо этого мне нужно уволить тебя.
– Это почему?
– Ты так управляешь моим журналом, что я должен кого-то уволить. Я не могу поддерживать редакторский штат из семи человек теперь, когда продажи стали не больше, чем… твоя терпимость. А теперь ты еще и ФБР притащила на вечеринку. Если бы не ты, их бы тут не было, от них наши рекламодатели нервничают. Ты рушишь мое дело.
– Ты всегда все чертовски преувеличиваешь. Это становится утомительным. Почему ты не пристаешь к своим драгоценным рекламодателям?
– И что я, по-твоему, должен им сказать? Мы отпечатали пятьсот тысяч экземпляров, а продали только пятьдесят.
– Пятьдесят тысяч?
– Пятьдесят экземпляров. Теперь к тому же «7-11» отменили заказ на неопределенное время.
– Отменили?
– Пока точно не известно.
– Но из-за чего?
– Предприятию было нанесено словесное оскорбление. Они говорят, что главный редактор грубо и безответственно высказался по телефону.
Я пожимаю плечами:
– Ну и на хрен этого приказчика из «7-11».
– Ему принадлежат двадцать торговых предприятий в Калифорнии. Он играет в гольф с президентом компании.
– Ну так к черту «7-11». Меня никогда не интересовали эти любители распродаж, не могу вообразить их нашей целевой аудиторией.
– Это не шутки, Глория.
– В конце концов, это не у меня рубашка изукрашена соевым соусом.
– Перестань, мать твою, менять тему разговора. При Пи-Джее рекламодатели выпрашивали у нас сигнальные экземпляры «Портфолио», чтобы похвастаться друзьям. А теперь они даже не обращают внимания, кто у нас на обложке.
– Никто и не пытается недооценивать умственные способности американских рекламодателей. Если сомневаешься, вспомни Менкена.
[32]
И выпей еще мартини.
– Ты такая трогательная, Глория.
– Я не шестидесятилетний закоренелый холостяк. Я не такая толстая и лысая.
– Ты уволена, Глория.
– Нет, не уволена. – Я улыбаюсь.
– Что это значит? – Обескураженно.
– Я твой главный козырь. А теперь дай мне сигару.
– Посмотри на себя. – Он наступает на меня. Я отступаю – кошки-мышки. – Ты вихляешь своей задницей, точно весь мир принадлежит тебе. Ты ко всему относишься легкомысленно.
– И как именно положение моей задницы связано с моей компетентностью как редактора? Во всяком случае, я думала, все вокруг считают мою задницу собственностью компании.
Я кусаю оливку и чувствую, как обломок зубочистки застревает между зубами. Я роняю бокал с мартини на пол и отхожу. Тяжело.
– Или ты предпочел бы обменять ее на твердый член Пи-Джея?
– Я слишком многое тебе позволяю, Глория.
Дмитрий так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах.
– Я не буду задавать вопросов. Но теперь я буду следить за тобой. Следующий номер должен быть продан до последнего экземпляра. Мне плевать, что ты для этого сделаешь, – ты должна сотворить чудо. Или тебе придется задуматься о новой карьере.
Дмитрий смотрит на меня, и тут я понимаю, что он уже слишком пьян, чтобы продолжать беседу. Я шарю в его нагрудном кармане в поисках сигар – пусто. Я пинаю его по ноге и велю ему отодвинуться. Разворачиваю его в направлении бара.
Люди липнут ко мне, как потные носки к пяткам. Когда они становятся назойливыми, я зеваю и отворачиваюсь. Я знакомлю писателей с фотографами, фотографов с рекламодателями, иногда я знакомлю людей по два раза, но это не имеет значения, потому что никто уже ничего не помнит. Звучит музыка. Рядом с баром, куда все устремляются, играет живой джаз. Люди задают мне вопросы, в ответ я улыбаюсь и пожимаю плечами, показывая пальцем на оркестр. Набиваю рот кусочками утки по-пекински, пью мартини.
– И как вам живется теперь, когда с вас сняли подозрение?… Не видел вас последнее время в газетах… Это правда насчет отмены?… Вы действительно думаете уйти из издательского бизнеса? Люди говорят, вас уволили, но я в это не верю… Кому ж тогда я буду впаривать свои статьи?
Ко мне направляется Мэдисон. Ее лицо перегружено косметикой. На каблуках она выше меня, ей приходится слегка наклониться к моему уху, чтобы я ее услышала через всеобщий гул голосов. Руки против коленей. Я вижу ее вены, несущие кровь с алкоголем по ее рукам.
– Я хочу познакомить тебя с Альбертом. – Я пожимаю его руку, пока она объясняет, что он – специалист по изучению общественного мнения из Ванкувера, приехал сюда на неделю.
– Непыльная, должно быть, работа.
– Почему же? – спрашивает меня Альберт.
– В Канаде ни у кого нет собственного мнения. Это все равно, что выяснять цветовые пристрастия лимской фасоли.
– Глория – редактор «Портфолио», – встревает Мэдисон. – Она наняла меня, чтобы поставить на ноги журнал.
– Я не нанимала тебя ставить что-то на ноги, – напоминаю я ей, наверно, в сотый раз за неделю. Я поворачиваюсь к Альберту, который, должно быть, из-за лимской фасоли избегает моего взгляда. – Я наняла ее для наблюдения за изменением вкусов наших читателей.