Книга Бекерсона - читать онлайн книгу. Автор: Герхард Келлинг cтр.№ 39

И тем не менее оставались сноски: ведь это явно не его почерк, а Бекерсона! Между тем ему было знакомо даже очко его шрифта, не столько в каллиграфическом смысле, сколько в смысле наклона (см. «Горная книга», стр. 234). Его раздосадовало исследование, затеянное на базе одного текстового фрагмента, это поручение, сплошная тупость да глупость. При всей его практической сноровке этот Бекерсон, наверное, больной человек, скорее всего сбрендил, но оттого он не менее безобидный! Вся его кажущаяся утонченность — лишь хитрость примитивного человека, а вся придуманная им суета — сплошное самодовольство и хладнокровие, что заслуживает и другого названия — смехотворный, злокачественный план, хотя, может быть, и с задатками гениальности, что, впрочем, еще надо было доказать… Кстати сказать, вычленение какого-то фрагмента само по себе еще не грех, однако какой еще смысл вкладывался в понятие «инсинуация»? Преодолев шок, он стал постепенно приходить в себя, — сказывался переход от мистификации к реальности. Тем не менее он уже принял решение под влиянием адресованного ему призыва — Левинсон, Левинсон, не позволь себя одурачить! — причем иногда он вдруг говорил себе категоричное — или я, или ты! — а потом снова в нерешительности колебался. Это были панические мысли, ему казалось, все развивается слишком стремительно, словно на бегу, без глубокого осмысления, так нельзя было мыслить, это значило принимать желаемое за действительное, и тем не менее: отныне он собирался избегать и отвергать мысленную связь с Бекерсоном, ссылаясь на «Горную книгу» — 234. Он достанет записочку из своего скоросшивателя, прикрепит ее к стене, а потом просмотрит все свои записи, порвет их и выбросит одним махом, как отключают рубильником свет — а почему бы нет? — или ты, или я, как он себе сказал… Может, съедете этой квартиры, поменяет имя, старую мебель, обрубит все прежние связи, отключит, как на отдыхе, газ, воду, свет, телефон… Он ухмылялся и прикидывал, что делать: просмотреть все документы, отобрать нужное, сохранить грамоты, акты или оставить все как есть? А может, ничего не трогать, ограничившись только изъятием подозрительного указания сегодня в 10 часов, может, стоит избавиться от этих следов? Но даже в этом не было необходимости, ибо если они все спланировали, осуществили и подсунули ему, подбросив разные сноски и записи, то без труда могли изготовить улики и изобличающие «следы». Итак, он вырвал из своего календаря листок с указанием времени и прикрепил его на зеркало в прихожей — пусть все же знают, что он разгадал их уловку, пусть будут в курсе дела! Пока он не изменял самому себе, все складывалось как надо.

Выходя в пальто из квартиры, запирать дверь на ключ он не стал, только захлопнул. Пока он спускался по лестнице, никто из соседей ему не встретился. Он с легкой душой вышел на улицу и быстро зашагал прочь. Вскоре дом остался у него за спиной. Он выбрал известный ему маршрут. В левой руке у него была папка для бумаг, в которой находились удостоверение личности, дискеты с записью проделанной ранее работы, отражавшей всю его профессиональную жизнь, а в правой он держал дорожную сумку, в которую положил кое-что из одежды да еще кое-какие предметы личной гигиены. Он шагал по улицам, радуясь тому, что надел пальто, это в связи с наступлением холодов было совсем нелишне. Несмотря на панику, на душе у него все-таки было светло и даже почти радостно: снова бегство, уход из дома (со временем это стало его любимой темой)… Теперь все зависело от него, от его правильного решения, он ощущал свою походку, свою энергичную осанку, он воспринимал себя почти как десницу Божью для Кремера, словно благополучие и надежное житие последнего ныне определял исключительно он. Словно его шаги сами устремлялись в том направлении, которое он осознал только тогда, когда оказался на пороге дома Лючии, который без колебаний переступил.

Он поднялся наверх и своим ключом открыл входную дверь, потом закрыл ее за собой и медленно положил ключ на комод в прихожей. Она стояла в дверном проеме и смотрела на него, не выказывая никакого удивления, не задавая вопросов. Она наблюдала, как он положил на место ключ, как поставил на пол дорожную сумку и свою папку, как повесил пальто; она взирала на все удивительно спокойно, без особой радости на лице, затем, не проронив ни слова, первой прошла в комнату и молча села, словно все происходившее не имело к ней ровным счетом никакого отношения. Потом прошла в кухню — ты голоден? — и приготовила что-то поесть, но сама есть не стала. Разговор в общем-то не клеился. Он распространялся о каких-то второстепенных вещах третьестепенной важности, она внимательно слушала, потом убрала со стола, приготовила постель и удалилась в ванную. Он некоторое время посидел у окна, потом отправился следом за ней. Лючия находилась там, устроившись на краю ванны. Он приблизился к ней и обнял. Однако в его объятиях она застыла как лошадь или животное, терпеливо ожидающее активного действия. Потом он отвел ее в комнату и уложил в постель, где она, как и в ванной, оставалась пассивной, демонстративно повернувшись к стене.

Позже, когда они рядышком лежали под одеялом и наблюдали световые отблески, игравшие над ними на потолке, она вдруг спросила его — так что, сегодня — это последний раз? И точно зная, что она права, он постарался отбросить эту мысль, разубедить ее, но Лючия ему больше не верила. Какой умной она казалась ему в ее незнании, будто медиум с реальным предчувствием — и вновь обстоятельства оказывались выше, чем их крохотное желание, чем смехотворно крошечные «я» обоих. Однако он взял себя в руки, якобы не понимая суть дела и вместе с тем желая успокоить ее. Но она никак не реагировала, продолжая молча на него смотреть, пока наконец и он не осекся.

Уже поздней ночью в мучительном полусне (настоящего сна в ту ночь не получилось) он увидел, реально увидел того самого — Бекерсона. Но не настоящего, подлинного, действительного Бекерсона (которого он и не знал), а какого-то (его-то он совершенно определенно видел) — это был явный призрак того человека, в образе которого Бекерсон имел с ним контакт — на оживленной улице, где этот мнимый Бекерсон со своей очаровательной улыбкой объяснил ему, чем надо заняться: он должен был отправиться в десять часов к нему — и он знал к кому. Ему надлежало позвонить по телефону, чтобы придумать соответствующий повод. Значит, Кремер (он произносил эту фамилию с улыбкой) будет один и пригласит его войти, все прочее — это уже его дело… Ему же предстоит в любом случае без промедления подойти к нему и пристрелить. Значит, в ход пойдет оружие. Но у него же есть пистолет? Ну ради Бога, да, само собой разумеется, он даже во сне испытывал глубочайший страх — как это вытащить пистолет, наставить и тщательно прицелиться. Все это неправда, что показывают по телевидению — большинство выстрелов с двух метров прямо в молоко. Если хочешь припечатать кого-нибудь, со стопроцентной уверенностью отправить на тот свет, надо находиться вплотную к нему, и еще важно, чтобы мишень замерла на месте. А ведь никто и не рассчитывал, что все пройдет быстро. Просто усыпить его бдительность без лишних слов, приблизиться вплотную, в четкой последовательности достать пистолет, приставить штуковину к правому (!) виску и мгновенно спустить курок — так единственный (!) выстрел решит исход дела. Потом отчищенный пистолет можно будет вытереть (ему не хотелось, чтобы обнаружили его отпечатки пальцев!) и вложить в ладонь убитого, расправить пальцы по рукояти и спокойно удалиться, словно ничего не случилось. И действительно, ничего не произошло, все это означало и «ноль событий», всего-навсего имело место происшествие, не более. Затем он незаметно уйдет, без всякой спешки, тщательно закроет двери, ведь он заглянул накоротке, никто его не видел, никто не удерживал — все ясно? — и в общем, в том же духе той ночью. Он уже порывался сказать — нет! — и даже закричать: нет, ничего ему не было ясно, ни к коей мере. Только вот в том жутком сне из его горла не вырвалось ни звука, ему не хватило воздуха, чтобы выдавить из себя хоть бы самый коротенький слог. Ему нечего было сказать, он не мог даже намекнуть, что не согласен, чтобы тот хотя бы заговорщически подмигнул ему и спокойно удалился. Весь в поту, он куда-то провалился в этом жутком сне, разглядывая свои собственные изображения и вслушиваясь в свои собственные слова — в общем-то в чьи же еще?