Психолог, или Ошибка доктора Левина - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 24

Ну а потом, потом, потом…

Потом наступила их жизнь. И появились их дети, Женька и Рыжий. А потом Лиза чего-то сильно испугалась, и он чего-то сильно испугался, и они уехали, а он остался здесь. Вот здесь.

Как это случилось?

Если она выбрала его тогда – только за то, что он так сильно ее хотел, то что же случилось потом? Все-таки ее достала его полная бесполезность? Или она действительно испугалась за детей? Или он перестал ее так сильно хотеть? Ну черт побери… Хотел ли он ее так сильно в последние годы, вот как сейчас Марину? Никогда не задумывался над этим. Даже вопроса такого не возникало. Марина появилась случайно, только потому, что уехала Лиза. И он пытается заполнить эту пустоту, пытается, но не может. Что же такое? Что же тогда? Как это произошло?

… Она совершенно не возражала, когда он уходил из газеты в 93-м году.

– Ну что ж, – сказала Лиза, – вторую профессию ты уже получил, теперь осваивай как следует первую. Ты мужчина, ты должен что-то менять.

Хотя платили в газете прилично, но она понимала, что ему это стало скучно, что наука тянет, что от газетной суеты он становится подавленным и бестолковым и что никакая карьера ему в газете не светит.

Эти самые тяжелые для всех, для всей страны 90-е годы они прошли как-то нормально, растили детей, хотя было трудно, – слава богу, пошла эта мода на психологов, он даже участвовал в каких-то ток-шоу по телевизору как психолог, нес какую-то байду, они даже ездили в Турцию, даже купили машину (она очень хотела водить, а он – нет, не хотел и не научился)… Квартирный вопрос, слава богу, был решен, все как-то налаживалось, денег было в обрез, но хватало, более или менее…

А потом что-то как будто в ней щелкнуло. Что-то оборвалось.

Может быть, у нее кто-то был? Вот из этих, из полезных? Нет, Лиза не умела врать и не могла бы ему врать долго, по крайней мере… Или ей хватило нескольких раз, чтобы понять – есть в мире и другие мужчины, другие горизонты? Бред.

Нет, это было связано именно с детьми. Дети не давали ей покоя. Особенно обострилось все, когда началась эта его практика – сначала она относилась к ней почти восторженно, много его расспрашивала об этих несчастных детях, потом начала мягко упрекать, что вот насчет своих собственных детей его знаний и мудрости не хватает, он ведет себя с ними глупо, все разрешает, все спускает, ничего не знает об их жизни, потом, когда он с гордостью ей сообщил, что начал получать деньги за свою работу, она с грустью сказала:

– Да, я очень рада. Но, к сожалению, мы на них прожить не сможем.

Он обиделся, разорался, она ответила. Ему бы понять, что она тогда увидела со стороны, каким он ей тогда показался, – но он был так увлечен этим вновь открывшимся миром, живыми детьми с их проблемами, с их озабоченными мамашами, что этого не заметил, пропустил момент.

Но главное – он совершенно не разделял ее страхов за Женьку и Рыжего. Кругом было полно таких же оболтусов, которые точно так же поступали в институты, которых точно так же, со скрипом и с мучениями, отмазывали от армии, и с ними все было нормально, их ценности целиком были связаны с родительским миром и родительским благополучием, это были домашние дети, дети с четким центром бытия, абсолютно защищенные этим домашним миром, домашними хлопотами, домашними проблемами, – и он не видел никакой реальной угрозы. Когда в голове, в душе у человека все надежно – остальное преодолимо. Но она почему-то так не считала…

Может быть, действительно боялась в одиночку бороться с военкоматами? Абсолютно не надеясь на него? Но почему? Всегда, когда наступал решительный момент и она говорила: пожалуйста, не бросай меня, хотя бы рядом постой, он шел, что-то делал, что-то говорил, пусть глупо, пусть бестолково – но она его направляла, нацеливала, мотивировала – и все как-то получалось, образовывалась… Почему из этого страха за детей вдруг возникла такая проблема?

Нет, тут другое, подумал Лева.

Он не в первый раз прокручивал в голове все перипетии их отъезда, но они были еще так ярки, так болезненны, так свежи в памяти, что до нормального осмысления дело никак не доходило, и он всегда останавливался на полпути…

Тут другое, подумал Лева. Она внутренне рассталась с ним гораздо раньше, когда поняла, что он завяз в этой своей ленивой московской жизни, что она уже не сможет его расшевелить, куда-то вытолкать, как-то растормошить, – а сама уже приготовилась к прыжку в неизвестность. Очень страшному, очень далекому прыжку через Мировой океан – ив этом прыжке он был для нее обузой, балластом.

– Ты хочешь жить своей жизнью? – спросила она просто и спокойно. – Ты не хочешь ехать? Тебе там нечего делать? Ну так живи. Живи своей жизнью. Просто живи. Сам. Ты уже большой мальчик, правда? Я должна быть там, где учатся дети, – а ты оставайся. Пока оставайся. Потом посмотрим.

В этом ее «пока» была уловка, капкан для него. И она это прекрасно знала. В таких вещах не бывает «пока». Если бы она сказала: как мы там без тебя, как дети без тебя, я не хочу без тебя, ты должен, мы что-то там для тебя придумаем, – он бы скрипел, стонал, орал, но поехал бы с ними…

Но этого она не сказала. Она сказала «пока». Открыла ему дверь. И он вышел в нее.

Вышел. Шышел-мышел, вышел вон.

На часах было полдвенадцатого. Спать совершенно не хотелось. Он прочел внимательно открытое письмо Калинкина об отмене военных кафедр (хороший, пламенный текст), просмотрел пару родительских форумов, почитал «ЖЖ» и понял, что все равно не заснет.

Ладно, сказал он себе, вернемся к началу. В начале этого дня я вышел на балкон, чтобы почитать дневник. Перечитать его. Выделить главную проблему. Он закопался в этой Кате. Он придавлен этой тысячей баксов, которые лежат у него в столе. С этим надо что-то делать, что-то решать.

Итак…

«Екатерина С. 22 года.

Девочка (какая, блин, девочка, невеста уже, подумал Лева) выглядит болезненно, много курит (хотя родители запрещают, у матери аллергия на табачный дым, вот дрянь), плохо спит, жалуется на головную боль и бессоницу, сухость во рту (значит, ест «колеса», как они говорят, только какие?).

Учится в институте (в каком не знаю). На вопросы отвечает неохотно. Мать наличие детских неврозов и расстройств отрицает, тик, энурез, навязчивые состояния, патологически привычные действия (неразборчиво) – нет.

Родители обратились с конфиденциальной просьбой рассмотреть вопрос о госпитализации в стационар.

Проблема: любовь к Путину. Навязчивые мысли о том, что президент – ее первая и единственная любовь. Вся комната увешана его фотографиями и портретами. При этом – не знает ни одной фамилии политиков, депутатов, губернаторов, не знает, как называются партии (кроме «Единой России»), не знает, в каком году он пришел к власти, книг о Путине и его речей не читает. Сосредоточена только на своих отношениях с ним.