Мужской день - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 112

– Ты обещал, – отвечал я коротко, и он вздыхал, а потом улыбался.

– Ну ладно! – говорил он примирительно, и мы медленно входили в полупустой парк, залитый солнцем. Там играла музыка. На берегу прудов лежали засыпанные снегом лодки. И рядом с тиром курился слабый синеватый дымок.

Шашлык я обожал с раннего детства. Как, впрочем, и все остальные дети планеты, которые хоть раз его пробовали. Один вид шашлычника в грязном белом фартуке, с угрюмым небритым лицом и свирепыми усами, веселил меня и придавал бодрости. Но особенно сводил меня с ума вид закопченного железного мангала, горящих сухих дров и – запах.

– Господи, какой ужас! – говорила мама. – Какая антисанитария! Есть недожаренное мясо руками. Ну вы что, дикие звери? Варвары? Пещерные люди? Давайте я вам лучше куплю кусок свинины на рынке и пожарю дома, на сковородке. Если вы умрете, я хотя бы буду знать, что это дело моих рук. А здесь можно подхватить любую заразу. Не дам! Не позволю!

Сколько я ни ныл, шашлыка в парке мне не давали. Но однажды папа зачем-то решил, что он купит себе бутылку пива. Было очень жарко, и все вокруг чего-нибудь пили.

– Хочу быть как все! – заявил папа.

Сделав пару глотков, папа неожиданно сморщился и заявил, что такую гадость можно употреблять только под шашлык.

Мама схватилась за голову и сказала, что пойдет гулять и кормить ручных уток одна, без нас, а мы тут можем обпиваться и обжираться, сколько хотим.

– Дашь попробовать? – спросил я, как только мама удалилась в тень ветвей.

Папа посмотрел на меня и молча кивнул.

Он считал, что раз уж я так с ума схожу по шашлыку, то должен обязательно попробовать и убедиться, что это не очень вкусно.

Но он ошибся. Шашлык был такой мягкий и нежный, он так сладко пах горелым мясом и таял во рту, что я немедленно запихнул целый кусок в рот прямо руками и начал его быстро жевать.

Через несколько секунд я вдруг почувствовал, что не могу дышать. Папа в этот момент тоже пытался справиться с шашлыком, поэтому в первый момент не обратил внимания на то, что я терплю бедствие. Увидев, как я машу руками и хватаюсь

за горло, он страшно побледнел и стал меня бить по спине. Тут мне сделалось настолько плохо, что слезы брызнули из глаз и стало очень жарко. Боль была совершенно нестерпимая, хотя что болело – я не понял. Болело все наверху – грудь, сердце, легкие, голова.

– Поднимай его за ноги! – закричала мама, которая уже бежала папе на помощь.

Папа еще секунду подумал, потом выбросил шашлык, схватил меня за ноги и перевернул. Чтобы я наконец прокашлялся, ему потребовалось встряхнуть меня несколько раз.

Потом я сидел на траве, тихо плакал и смотрел, как мама колотит папу и топчет ногами наш недоеденный шашлык.

– Варвары! Дикие люди! – кричала она на весь парк. – А если бы Лева задохнулся? Как бы ты жил после этого, а?

Папа был бледен и тихо повторял для прохожих, что все в порядке, мальчик, слава богу, жив и здоров. Потом пришла какая-то собака и стала доедать то, что выбросили мы с папой. Это было грустно, хотя и немного смешно.

Тир, как и шашлык, я тоже любил с самого детства.

Все остальное – лодки, карусели, «солнышки», «ромашки», колесо обозрения – я ненавидел. У меня начинала кружиться голова сразу, как только я садился в одно из этих пластмассовых кресел для пытки.

Вид остальных детей, которые при первом толчке самодвижущихся механизмов начинали орать, визжать и радоваться жизни, приводил меня в тихое горестное изумление. Мне сразу становилось понятно, что я не такой, как все. То ли хуже, то ли лучше. Это еще предстояло выяснить.

– Ну вот... – сказал папа. – Бери свои двадцать копеек и стреляй. А я пойду погуляю пока, чтобы не замерзнуть.

– Пожалуйста... – умоляюще сказал я. – Ну пожалуйста, папочка. Там тепло. Ты не замерзнешь.

– Ладно, – сказал он. – Только тогда один выстрел мой.

И мы вошли в маленький железный сарайчик, где уже было надышано, но все равно клубился пар от всех входящих, и на деревянном полу стояли в стороне специальные табуретки для маленьких детей, и человек в рабочем синем халате заскорузлой ладонью выдавал на ощупь блестящие пульки для духовушки и солидным голосом давал мне советы по поводу винтовок:

– Вот эту возьмите. Крайнюю. Она вообще-то лучше пристреляна.

Все эти висящие на щербатой стене мишени я не очень любил с самого раннего детства. И лису, и кузнецов-медведей, и вертолет, и буржуя. Даже если я и попадал в кого-нибудь из них – и вертолет вдруг начинал взмывать, но невысоко, а кузнецы-медведи колошматить по наковальне, а лиса в отчаянии падать вниз головой – все это не доставляло мне большой радости. Потому что я знал, что в следующий раз вряд ли попаду туда же.

Лишь первый ряд маленьких, вырезанных из жести силуэтов, который ездил по барьерчику медленно и со страшным шумом – был мне приятен и вызывал чувство настоящего азарта. Этих одноцветных мишек, слонов, лисиц и верблюдов я страшно любил.

На это были две причины.

Во-первых, я же не убивал их до конца. Шлепнутые и опрокинутые, они появлялись вновь с другой стороны и так же ехали навстречу своей временной смерти, слегка подрагивая от страха перед неизбежным. То, что они возвращались как бы с того света, было по-настоящему таинственно и прекрасно.

Во-вторых, попасть в них было гораздо легче!

Когда-то я довел это нехитрое искусство до такого совершенства, что мне казалось – все в тире смотрят на меня с завистью. Потом приходил какой-нибудь подвыпивший взрослый и сбивал все мишени влет.

А потом и буржуй, и вертолет, и кузнецы – тоже начинали дрыгаться и валиться, а если какая-нибудь одна не падала, меткий подвыпивший стрелок азартно говорил человеку в халате:

– Поправь! Чего зря с людей деньги дерешь? Я же попал! Не видишь, что ли?

– Тоже мне деньги – две копейки пулька, – недовольно отвечал человек в халате и вдруг кричал на весь тир: – Прекратить стрельбу! Технический перерыв!

И все дети испуганно замирали.

Человек в халате медленно шел к мишеням. И мы с изумлением смотрели, как он что-то там подправляет, двигает руками, проверяет наощупь. В этом мире мишеней вдруг появлялся живой человек. И мишени косились на него с явным испугом. А потом он возвращался обратно.

– Ну? – спрашивал его снисходительно меткий стрелок.

– Нормально все было. Немного механизм заедает. Денег же на ремонт не дают. Вы же взрослый человек, должны понимать.

– Ну! – весело восклицал меткий стрелок и пинком открывал легкую дверь и выходил на мороз, счастливый, довольный, розовощекий, со своими женщинами и детьми, весь как бы увенчанный лаврами и усыпанный почестями.

А я оставался один со своей винтовкой.

Согнуть ее до щелчка было не так-то просто. Но именно это мгновение – а не выстрел – я и обожал больше всего. Я любил, как гладкий ствол плавно идет вниз под моей рукой. И винтовка перегибается. И обнаруживается тыльная часть дула. Оружие. Это было все-таки оружие.