Мужской день - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 110

Он стоял и качался у стены.

Мы уже пошли домой.

Как вдруг человек хрипло крикнул:

– Женщина!

Мама обернулась.

Он качался, но все-таки уже стоял.

– Отведите меня домой. А?

– Не могу, – просто сказала мама. – Я с ребенком.

– Ну и иди на ...! – глухо сказал человек.

Мама повернулась и пошла, держа меня за руку. И я видел, как она плачет.

Тихо плачет, не утирая слез.

Ветер нес желтые и красные листья нам навстречу.

А фонарь освещал надпись. Мою любимую надпись: «Осторожно, листопад!».

* * *

Второй случай был попроще.

Мы с мамой отстояли длинную очередь в вино-водочном отделе.

И мама попросила «Алазанскую долину». Это тогда была большая редкость. Даже некоторые пьяницы побогаче брали это грузинское вино – отнести домой. Для какого-нибудь праздника.

Бутылка стоила три рубля шестьдесят семь копеек.

Когда мама наконец подошла к прилавку, то выяснила, что ей не хватает двадцати пяти копеек.

Очередь сильно заволновалась.

– Ну сбегай домой, мать! – кричали одни. – Мы тебя потом без очереди пропустим!

– Да уж, пропустите вы! – жаловалась мама каким-то растерянным голосом. – Это вы сейчас такие добрые. Знаю я вас.

– Мадамочка, раньше надо было думать! – злорадно закричал кто-то высоким голосом. – Освободите жизненное пространство!

– Да я вам принесу! – пыталась уговорить мама продавщицу. – Я тут рядом живу!

Но продавщица была почему-то непреклонна:

– А почем я знаю! Почему я из своего кармана должна выкладывать? Вас много, а я одна!

Видимо, для нее это было принципиально – не давать в долг чужим.

– Господи, ну что же делать? – говорила мама почти в слезах.

– Нечего вам сюда ходить! – крикнул кто-то из глубины эту загадочную фразу, которую я не мог понять всю жизнь. «Куда сюда?» – подумал я.

И вдруг чья-то рука протянула маме двадцать копеек и еще пятак.

Мама со слезами благодарности приняла эту добрую руку.

– Я вам отдам! Отдам обязательно! Скажите ваш адрес или телефон! – причитала она.

– Да не надо, чего там! – сказал кто-то и стыдливо отвернулся.

Все посмотрели на него с неодобрением.

А кто-то крикнул:

– Кость, а мне добавь!

И вся очередь страшно захохотала.

Продавщица шепнула:

– Давайте я вам в бумагу заверну. А то у вас банки стеклянные, я вижу. Разобьете еще.

Дома мама дрожащими руками развернула толстую, рваную по краю коричневую оберточную бумагу и вытащила на свет красивую бутылку «Алазанской долины» с непонятной грузинской вязью на синей этикетке. Этикетка, правда, слегка покосилась, но вино все-таки таинственно блеснуло где-то там, в глубине посудины.

– Эх! – сказала мама. – Сима, давай откроем?

– Ты что? – удивился папа. – Ты же на день рождения купила?

– Хочу выпить! – упрямо сказала мама и начала искать штопор.

* * *

Теперь, когда таких магазинов практически уже не стало, я вдруг понял, что имели в виду его постоянные посетители, когда кричали моей маме:

– Вы нам здесь на указывайте!

Это место – в грязных опилках зимой, в пыли летом, в лужах и слякоти осенью и весной – было их домом, их планетой.

Они приходили сюда всегда.

Здесь на их лицах горел огонь веселья, тоски и радости. Здесь они дрались. Здесь порой засыпали навсегда.

Здесь был их рай.

Больше никогда я не видел так близко этих людей – и в таком количестве. Со всеми их ужасными лицами, ужасными словами и ужасными отношениями. Были похожие магазины, но я старался туда просто не заходить. А проходя мимо нашего – убыстрял шаг. Практически не поднимал пьяных. И всегда точно знал, сколько у меня осталось денег.

Но до сих пор я вспоминаю пьяный магазин с чувством щемящей грусти.

Как будто мне хочется еще хоть раз постоять рядом с ними. Зайти и посмотреть.

Но его больше нет.

Может быть, и слава богу.

Я захожу в «Макдональдс» и беру мороженое с клубничным наполнителем. Стакан кока-колы, кусочки куриного филе с соусом карри и пакет картошки по-деревенски.

Потом ем все это и давлюсь.

Давлюсь и думаю: зачем я сюда пришел? Мне же даже не по пути.

Памяти моего папы,

Дориана Михайловича Минаева

У папы была одна странная привычка: во сне он накрывался подушкой.

Я этого жутко боялся – мне казалось, что однажды он возьмет и задохнется. И как только он засыпал, я тут же тихо начинал снимать подушку с его головы.

На эти действия папа отвечал так: он показывал мне кулак – правда, с закрытыми глазами, все еще продолжая дремать.

Я отпускал подушку, а потом, через некоторое время, начинал тянуть ее снова.

Однажды мама мне объяснила:

– Он когда практику в Серпухове проходил, там много народа было в комнате. И он просто подушкой накрывался, чтобы ничего не слышать. Ну тогда, после войны. Понял?

– Но сейчас же уже не война! И не после войны... – обиженно сказал я, но подушку с папиной головы стягивать перестал.

Вторым предметом, который меня сильно волновал, была железная гиря.

Это была очень здоровая гиря, похожая на те, что ставят на весы в магазине – только круглая и большая. На ее круглом черном боку была выбита рукой мастера точная цифра: 32 кг.

Врач запретил папе поднимать гирю, и теперь она ржавела на балконе. А когда-то она была черная, лоснящаяся от старых следов машинного масла.

– Ты почему ее не выбросишь? – строго спрашивал я папу, и он отвечал, как всегда, коротко и ясно:

– Жалко!

Иногда я открывал балконную дверь.

На глаза мне обязательно попадалась эта гиря. Она стояла между старым эмалированным тазиком, сломанной табуреткой и пыльными стеклянными банками.

– Из-за этой твоей гири у нас скоро весь балкон обвалится! – сурово говорил я папе.

– Не обвалится! – отвечал папа коротко. – Там запас большой.

– Запас чего? – после паузы спрашивал я с каким-то неприятным чувством.

– Прочности, – отвечал папа сердито, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.