Детство Левы - читать онлайн книгу. Автор: Борис Минаев cтр.№ 60

Кончилось всё довольно внезапно.

Когда у нас в гостях были тётя Роза, дядя Юра и сестра Лариска, произошёл несчастный случай. Пухлая Лариска, постеснявшись зажечь свет в прихожей, приняла чёрное стекло за твёрдую поверхность. И села на него, чтобы зашнуровать ботинки. Стекло лопнуло ко всеобщему ужасу.

Мама не могла скрыть отчаяния.

— Боже мой! — повторяла она. — Боже мой!

— Марина, я тебе всё сделаю! — басил дядя Юра.

— Да где ты такое найдешь… Оно же чёрное! — чуть не плакала мама.

Тётя Роза и Лариска подавленно молчали.

И только папа вдруг взглянул в мою сторону.

— Кончился твой хоккей! — сказал он мне тихо, так, чтобы никто не услышал.

Удивительное дело, но единственным человеком, который нисколько не расстроился от этой потери, был именно я. Я испытал правильное и слегка противное чувство освобождения. Так бывает, когда тебя пронесёт или вырвет.

Папа аккуратно вынес расколовшееся на два куска чёрное стекло жизни на помойку. Трюмо превратилось в «черте что» — как сказала мама — под зеркалом виднелся потрескавшийся и пыльный провал. В нём сразу нашлись позапрошлогодние билеты на ёлку, которые мы искали, по-моему, дня три. И целая куча маленьких монеток.

Я посмотрел в знакомое и незнакомое зеркало, лишившееся своей важной подзеркальной части, и увидел перед собой что-то странное.

Зеркало было гладкое, ровное, без всякой черноты.

Довольно взрослый парень смотрел на меня выжидательно и виновато.

Приблизив нос к самому стеклу, я дыхнул.

…И увидел, как кто-то беззвучно и бесповоротно падает в темноту. В ту самую темноту, откуда много лет приходили ко мне странные гости с цифрами на круглой спине.

Вы прочитали или пролистали рассказы о том, как мой друг Лёва жил в детстве.

Естественно, каждый человек задаст после этого себе вопрос: чье это детство? И был ли этот Лёва? И не выдаёт ли автор себя за этого Лёву? И если выдаёт, то с какой целью? Может быть, с целью прославиться или лёгкого обогащения?.. Или просто обманывает, из любви к искусству?

…Писатели всегда очень уклончиво отвечают на подобные вопросы. Очень они не любят, когда их об этом спрашивают. Но я не простой писатель, даже в каком-то смысле необычный, и я вам честно всё расскажу.

Писать эту книжку я начал очень давно, лет двадцать пять назад. Однажды лет двадцать пять назад я заболел гриппом, но не сильно. Порывшись в ящике стола я достал общую тетрадь по предмету «Обществоведение», вырвал первые несколько страниц, на которых были записаны конспекты по этому предмету, и начал писать простым карандашом воспоминания о своём старом доме на Пресне и о своём дворе.

В голову закрадывалась осторожная мысль: зачем это я, такой ещё в сущности неокрепший ум, а уже пишу воспоминания? Не рано ли?

Но я настолько любил свой старый дом на Пресне, свой двор и то время, когда я там жил и гулял, что мысль эту я гнал от себя, как ненужную и несносную.

Я исписал полтетради. Потом начал показывать некоторым друзьям и девушкам. И о чудо! Несмотря на то, что все они признали мою тетрадь невыносимо грустным произведением, всем она очень понравилась, и все превозносили меня до небес как будущего знаменитого писателя.

Уже тогда я понял, что в качестве писателя мне легче будет решить некоторые проблемы с девушками, которые никак не решались. Например, никак в то время не решалась проблема лёгкого, но интересного разговора, который с девушками необходимо регулярно заводить… Но, впрочем, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

На самом деле, что делать с тетрадкой, я совершенно не знал. С одной стороны, она была действительно невыносимо грустная (тут друзья и девушки были правы), а с другой — описывала то время, в котором я был безусловно счастлив. С одной стороны, это была мрачная и скорбная исповедь, а с другой — по теме она явно шла под грифом «детской литературы». Путаница и несуразица была очевидной. Словом, тетрадь я положил в стол, а сам стал больше времени заниматься девушками, что впрочем, к делу не относится.

Хотя нет, почему же не относится!

Когда я женился на Асе (а произошло это в девятнадцать лет), её папа подарил нам на свадьбу пишущую машинку. Тогда это был дорогой и чудесный подарок, примерно как сейчас компьютер. Ася немедленно перепечатала мою тетрадь, а я написал первые рассказы о своём дворе, своих друзьях, и о том, как мы делали луки и стрелы в сквере на Трехгорном валу.

«Ну, ты что, так и будешь всю жизнь писать про своё драгоценное детство?» — спросила как-то Ася. — «Пора бы уж про что-то другое написать, не находишь?»

И я начал писать много чего другого.

…А через год умер мой папа, Дориан Михайлович Минаев.

Когда он умер, я был уже взрослым двадцатилетним парнем, даже женатым.

И я вдруг осознал, что очень мало его знал. Я почти никогда не говорил с ним так, как говорят родные взрослые люди — откровенно, и обо всём. Я даже о его жизни мало что знал, в основном, по маминым рассказам. И мне стало от этого очень горько. У меня от папы остались только очки и записная книжка, профсоюзный билет и партбилет — он был директором ткацкой фабрики и членом партии.

И тогда я решил, что обязательно напишу о нем. Что расскажу о нём для своих детей.

И вот что интересно — я писал, писал о папе, но ничего у меня не получалось. Выходило всё как-то мутно и надрывно. А вот когда родился мой первый сын Митька, я, как-то сидя с ним на даче, вдруг написал первый рассказ, потом второй. И понял, что писать отдельно о папе у меня всё равно не получится. И я должен рассказать обо всём сразу — о папе и маме, о нашем доме на Пресне, о нашем дворе и о ребятах.

А потом должен был появиться на свет мой второй сын Санька, и я уже окончательно осознал себя папой, да и лет мне уже было немало, двадцать девять, и мы были в Юрмале, Ася ходила с большим животом по мокрым от снега улицам, а я сидел на кухне в странном треугольном доме и писал, писал, писал эти маленькие рассказы. Писал о себе. О маме. О папе. Это были очень счастливые дни.

…Тогда я ещё не знал, что это будут рассказы о Лёве.

Но чем дальше я их писал, тем больше я забывал: что было со мной, а что — с моим братом Мишкой, что мне просто почудилось, а что я услышал от кого-то.

Поначалу я не обращал на это внимания. Я по-прежнему считал, что это — чистая правда, которую нужно рассказывать как правду, исключительно честно.

Те первые рассказы я уже считал книжкой. Так считали и многие мои друзья. Меня даже приняли в Союз писателей, чем я очень гордился.