– Так иди же! Господи, что может быть
хуже того чистилища, в котором ты находишься теперь? Я не верю, что там тебя
ждет более страшная участь. Я видела этот свет. От него исходило тепло. Я
видела его.
– Триана, что, если… когда я уйду,
скрипка уйдет со мной?
Нам понадобилась всего одна секунда, чтобы
взглянуть друг другу в глаза, и тогда я тоже увидела этот свет, только он не
был частью того, что нас окружало. Солнце клонилось к закату, излучая мягкое
мерцание, лес был неподвижен. Свет шел только от него, я снова увидела, как он
изменился в лице, преодолевая гнев, или ярость, или печаль, или даже смятение.
И тогда я приняла решение. Он все понял.
Я вынула из мешка скрипку со смычком и
передала ему.
Он протестующе замахал руками, мол, нет, нет.
– Лучше не надо! – прошептал он. –
Триана, я боюсь.
– Я тоже, юный Маэстро. Я тоже буду
бояться, когда умру, – сказала я.
Он отвернулся и взглянул куда-то далеко, в тот
мир, о котором я не подозревала. Я видела только свет, яркие лучи, которые не
резали мне ни глаза, ни душу, а только заставляли чувствовать любовь, глубокую
любовь и доверие.
– Прощай, Триана, – сказал он.
– Прощай, Стефан.
Свет исчез. Я стояла на дороге возле
разрушенного отеля в окружении тропического леса. Я стояла и смотрела на
пятнистые стены, и на город внизу из высоких домов и лачуг, растянувшийся на
много миль по горам и долинам.
Скрипка исчезла.
Мешок в моих руках был пуст.
Глава 21
Не было никакого смысла сообщать Антонио, что
скрипки больше нет. Подъехал на машине наш охранник. Я держала мешок так,
словно в нем по-прежнему лежала моя скрипка. Мы молча ехали с горы. Солнце
струилось сквозь высокие зеленые кроны, высвечивая на дороге благословенные
полосы. Моего лица коснулся прохладный воздух.
Душу переполняли чувства, но я не могла бы
дать им точное определение. Любовь – да, любовь, любовь и удивление, да, но и
еще что-то, страх перед тем, что ждет впереди, страх из-за опустевшего мешка,
страх за себя и за всех тех, кого я любила, и за всех тех, кто теперь зависел
от меня.
Мы мчались по Рио, а меня одолевали мрачные
рациональные раздумья. Когда мы добрались до отеля, было уже почти темно. Я
выскользнула из машины, помахала моим верным спутникам и вошла внутрь, даже не
задержавшись у стойки, чтобы узнать, нет ли сообщений.
Горло сжалось так, что я не могла говорить.
Мне оставалось сделать только одно. Попросить Мартина принести мне одну из тех
скрипок, что мы возили с собой, маленького Страда, которого мы приобрели, или
Гварнери, и посмотреть, что выйдет.
Горестные мелочи, от которых зависит судьба
целой души, а с ней и всей вселенной, познанной этой душой. Мне не хотелось
никого видеть. Но я должна была поговорить с Мартином, должна была найти
скрипку.
Когда раскрылись двери лифта, я услышала, что
в номере все громко и пронзительно хохочут. В первую секунду я даже не поняла,
что это за звук. Потом я пересекла коридор и забарабанила в дверь
президентского люкса.
– Это Триана, открывайте! – сказала
я.
Дверь распахнул Гленн. Вид у него был
безумный.
– Она здесь, она здесь, – причитал он.
– Дорогая, – сказал Грейди
Дьюбоссон, – мы только что посадили ее в самолет и привезли сюда, сразу,
как ей проштамповали паспорт.
Я увидела ее у дальнего окна: маленькая
головка, маленькое тельце, крошечное создание… Фей. Лишь Фей была такой
маленькой, изящной, идеально сложенной, словно Богу нравилось создавать не
только большие вещи, но и маленьких эльфов.
На ней были застиранные джинсы и неизменная
белая рубашка. Каштановые волосы коротко острижены. Лица я не разглядела в
сумеречном мерцании.
Она бросилась ко мне. Я заключила ее в
объятия. Какая она маленькая, легкая как пушинка, я могла бы раздавить ее,
словно скрипку.
– Триана! Триана! Триана! – кричала
она. – Ты умеешь играть на скрипке! Умеешь! У тебя есть дар!
Я не сводила с нее глаз, не в силах произнести
ни слова. Мне хотелось любить, хотелось, чтобы мое тепло перешло к ней, как это
произошло со светом, что исходил от Стефана на лесной тропинке. Но в первый
момент я видела лишь ее маленькое сияющее личико и чудесные голубые глаза, и я
думала, она в безопасности, она жива, она не в могиле, она здесь и она
невредима.
Мы снова все вместе.
Подошла Роз, обхватила меня руками, опустила
голову мне на плечо и загудела:
– Я знаю, знаю, знаю, нам бы следовало
разозлиться, нам бы следовало накричать на нее, но она вернулась, с ней все в
порядке, она пережила какое-то опасное приключение, но она вернулась домой!
Триана, она здесь. Фей с нами.
Я кивнула. И на этот раз, когда обняла Фей, я
поцеловала худенькую щечку. Я ощупала ее головку, маленькую, как у ребенка. Я
почувствовала ее легкость, хрупкость, а также огромную силу, рожденную в черных
водах утробы полупьяной матери.
– Я люблю тебя, – прошептала
я. – Фей, я люблю тебя.
Она затанцевала. Она очень любила танцевать.
Однажды, когда мы разъехались ненадолго, а потом все вместе собрались в
Калифорнии, она все кружила в танце и подпрыгивала от радости, что мы все снова
вместе, все четверо, совсем как сейчас, и она принялась резвиться по комнате.
Она вскочила на деревянный кофейный столик – трюк, который проделывала и
раньше. Она улыбалась, ее глазки ярко вспыхивали, а волосы отсвечивали рыжими
искорками.
– Триана, сыграй на скрипке. Для меня.
Пожалуйста. Для меня. Для меня.
Никакого сожаления? Никаких извинений? Никакой
скрипки.
– Мартин, ты не принесешь другие инструменты?
Гварнери. Кажется, у Гварнери есть все струны и на ней можно играть, и в
футляре хороший смычок.
– А что случилось с Большим Страдом?
– Я вернула его, – прошептала
я. – Пожалуйста, только сейчас никаких споров. Пожалуйста.
Он ушел, что-то ворча под нос.
Только сейчас я разглядела Катринку.
Измученная, с красными глазами, она сидела на диване.
– Я так рада, что ты дома, – сказала
она срывающимся голосом. – Ты не знаешь. – Тринк много выстрадала.
– Она должна была уйти. Она должна была
отправиться скитаться! – сказал Гленн, мягко растягивая слова, и взглянул
на Роз. – Она должна была поступить так, как поступила. Главное, что она
сейчас дома.