Разве есть на свете другой человек, который
так ловко и умело управляется со всеми мелочами повседневной жизни? Алекс умеет
ездить на лошади, танцевать, стрелять, разливать чай, смешивать восхитительные
американские коктейли, а во время заседаний в Букингемском дворце спать с
открытыми глазами. Он умеет прочитать самое обычное стихотворение так
выразительно, с таким чувством, что у Джулии на глазах появляются слезы. Он
отлично целуется, и, без сомнения, в браке с ним она познает все чувственные
услады. Все это так. А чего еще можно желать?
Внезапно она рассердилась сама на себя.
Неужели это все, что ей нужно? Для отца всего этого было мало, для ее отца,
бизнесмена, чьи манеры ничем не отличались от манер его друзей-аристократов.
Для него быт вообще ничего не значил.
– Попей, дорогая, тебе это не
помешает, – сказал Алекс, предлагая Джулии чай, приготовленный именно так,
как она любила: без молока и без сахара, с тоненьким ломтиком лимона.
Интересно, а кому может помешать чашка чаю?
Освещение вдруг изменилось – какая-то тень
появилась в оранжерее. Джулия подняла голову и увидела Самира.
– Самир! Садись, присоединяйся к нам.
Тот жестом показал, чтобы она не беспокоилась.
В руках у помощника была тетрадь в кожаном переплете.
– Джулия, – сказал Самир,
многозначительно посмотрев в сторону египетского зала, – я привез тебе дневник
твоего отца. Я не хотел отдавать его людям из музея.
– О, как я рада! Посиди с нами,
пожалуйста.
– Нет, мне надо работать. Я должен
проследить, чтобы все сделали как положено. Обязательно прочитай дневник,
Джулия. Газеты напечатали лишь малую толику всей этой истории. Из дневника ты
узнаешь гораздо больше…
– Ну подойди, присядь, – настаивала
Джулия. – Позже мы вместе обо всем позаботимся.
Поколебавшись, Самир согласился. Он взял
стоявший рядом с Джулией стул и вежливо поклонился Алексу, с которым его познакомили
раньше.
– Твой отец только начал переводить. Ты
же знаешь, как здорово он разбирался в древних языках…
– Мне не терпится прочитать. Но почему ты
так взволнован? Что-нибудь не так?
– Меня беспокоит это открытие, –
помолчав, произнес Самир. – Не нравится мне и эта мумия, и яды,
хранившиеся в гробнице.
– Яды на самом деле принадлежали
Клеопатре? – вмешался Алекс. – Или все это выдумки журналистов?
– Никто не знает наверняка, –
вежливо ответил Самир.
– Самир, на все сосуды наклеены
ярлыки, – сказала Джулия. – Слуги предупреждены.
– Вы ведь не верите в проклятия,
правда? – спросил Алекс.
Самир вежливо улыбнулся.
– Нет. И тем не менее, – сказал он,
снова обращаясь к Джулии, – обещай мне: если что-то покажется тебе
странным или появится какое-то дурное предчувствие, ты сразу же позвонишь мне в
музей.
– Но, Самир… Вот уж не думала, что ты
можешь верить…
– Джулия, в Египте проклятия – большая
редкость, – отозвался помощник. – Угрозы, начертанные на саркофаге
этой мумии, очень серьезны. И сама история о бессмертии этого существа… Все
очень странно. Ты узнаешь подробности, когда прочтешь дневник.
– Не думаешь же ты, что отец стал жертвой
проклятия?
– Нет. Но то, что произошло, не поддается
разумным объяснениям. Если только не поверить в… Но ведь это абсурд! Прошу тебя
об одном: не принимай ничего на веру. А если что, немедленно звони мне.
Он резко оборвал разговор и вернулся в
библиотеку. Джулия услышала, как он говорит по-арабски с одним из сотрудников
музея, и увидела обоих сквозь открытые двери.
«Горе, – подумала она, – притупляет
все прочие чувства. Он так же, как и я, горюет по отцу. И открытие уже не
радует его. Как все сложно!»
А ведь он радовался бы, если… Ладно, понятно.
С ней все по-другому. Ей страшно хочется остаться наедине с Рамзесом Великим и
его Клеопатрой. Но она все понимает. И боль утраты навсегда останется с ней.
Она и не хотела, чтобы эта боль улеглась. Джулия посмотрела на Алекса, на
бедного растерянного мальчика, взирающего на нее с таким искренним сочувствием.
– Я люблю тебя, – неожиданно
прошептал Алекс.
– Что это на тебя нашло? – мягко
засмеялась она. Что-то он совсем раскис, ее юный красавец жених, что-то его
сильно расстроило. Невыносимо видеть его таким.
– Не знаю, – сказал Алекс. –
Меня мучает дурное предчувствие. Так он это назвал? Знаю только одно: мне
хочется напомнить тебе о своей любви.
– Алекс, милый Алекс… – Джулия
наклонилась и поцеловала его, и он в порыве отчаяния сжал ее руку.
Маленькие безвкусные часы на туалетном столике
Дейзи пробили шесть.
Генри, развалившись в кресле, лениво зевнул,
потом снова потянулся к бутылке шампанского, наполнил свой бокал, а затем и
бокал Дейзи.
Она до сих пор выглядела сонной; тонкая
атласная бретелька ночной рубашки упала с плеча.
– Выпей, дорогая, – сказал он.
– Только не это, любимый. Сегодня вечером
я пою. – Дейзи надменно вздернула подбородок. – Я не могу пить целыми
днями, как некоторые.
Она оторвала от жареного цыпленка, лежавшего
на тарелке, кусочек мяса и положила в рот. Очень симпатичный ротик.
– Но какова твоя кузина! Не боится этой
чертовой мумии! Надо же, завезла ее в собственный дом.
Глупые голубые глазищи уставились на него –
вот это ему нравится. Хотя он уже скучал по Маленке, своей египетской
красавице, на самом деле скучал. Восточной женщине не надо быть глупой; она
может быть и умна – все равно ею легко управлять. А девица вроде Дейзи
обязательно должна быть глуповатой; и с ней надо разговаривать,
разговаривать без конца.
– Какого черта она должна бояться
какой-то сушеной мумии? – раздраженно спросил он. – Эта чокнутая
отдает все сокровища музею. Она не знает цены деньгам, моя кузина. У нее всегда
было слишком много денег. Лоуренс немного повысил мой годовой доход, а ей
оставил всю корабельную империю.
Он замолчал. Маленькая комната; свет, пятнами
ложившийся на мумию. Он снова увидел ее. Увидел, что натворил! «Нет.
Неправильно. Он умер от сердечного приступа или от удара – человек, лежавший на
песчаном полу. Я этого не делал. И то существо, оно не могло смотреть сквозь
намотанные на него тряпки, ведь это абсурд!»
Генри судорожно глотнул шампанского.
Превосходно! Он снова наполнил бокал.