Азимут бегства - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Котлер cтр.№ 35

Это не должно было стать убийством, он хотел ограничиться похищением; ей связали руки, засунули в мешок, бросили в машину и снова привезли к нему. Она была мусульманкой, Хомейни — пророком, вот так все и делалось. Была поздняя ночь, светила луна, она лежала головой вниз в пеньковом мешке, и голова ее разбилась о каменные ступени, хотя за все, что она сделала, она заслуживала несколько синяков. В конце концов, это был несчастный случай.

Иония не ходил на похороны, поручив это дело полиции. Он сидел дома, пил вино и думал, что прежде жизнь отняла у него прошлое, а теперь забрала и будущее. Чудо заключалось не в том, что он выжил, люди выживают и после худших вещей и после куда более тяжких потерь, но в том, что он хотел выжить. Он и после несчастья продолжал ценить чудо любопытства и жажду познания.

И вот теперь, почти семь лет спустя, она снова стоит перед Ионией в колорадском коттедже. Он замечает ее не сразу. В это время он рассматривает фотографии; прыжки на лыжах под самыми разнообразными углами, снимки лиц в полете; у Кристианы такое безмятежное лицо, словно она ест салат. Он поднимает глаза и видит, что у камина стоит его жена.

— Добрый вечер, Сорайя, — говорит Иония, но она не говорит с ним с самой своей смерти, и он не ждет, что она заговорит сейчас. Ее черные волосы почти до пояса. Сначала она появлялась в свадебном платье, а позже в пеньковом мешке, в котором нашла свою смерть. И тот, и другой наряд вызывали у Ионии дрожь, и он сказал, что если она не сменит одежду, то пусть больше не приходит. Подействовали эти слова или что-то другое, но с тех пор она является к нему в длинном вечернем платье с глубоким вырезом и в жемчужном ожерелье. После смерти кожа ее стала бледнее. Иония до сих пор помнит ощущение от прикосновения к ее шее.

— Это тринадцатая гексаграмма. Самое распространенное толкование — единение, общность; она подчеркивает коллективный поток, стойкость — свойства просвещенного человека. Это последнее ограничивает шансы, если ты спросишь мое мнение.

Он всегда говорит с ней так, словно делает запись, может быть, она уже привыкла к такому стилю общения.

— Еще одна попытка послужить ближнему, очевидно, с участием Койота?

Иония раскладывает на полу фотографии, их почти сотня, размером 8 на 10, маленькие кадры из пробника, они почти целиком покрывают ковер.

— По моей просьбе в роще спрятался фотограф. Шестая черта гексаграммы. Думаю, что если бы все знали, что их снимают, то это исказило бы картину.

Он чувствует, что она подошла к нему сзади и тоже рассматривает фотографии. Ей нравится быть рядом с ним, наблюдать, как он живет без нее.

— Липучка и Габриаль беседуют. Я и Койот идем на лыжах после приземления. Койот в полете. Небо — до того и после того, как мы прошли трассу. Я в воздухе. Вот Кристиана — она почти такая же красивая, как ты.

Он продолжает перебирать снимки, но Сорайя смотрит только на фото Кристианы. Она долго всматривается в нее, потом переводит взгляд на Ионию, протягивает руку и касается его щеки. Он не чувствует ничего, ни малейшего трепета, он закрывает глаза, чтобы не видеть, как она проходит сквозь него. Когда он открывает глаза, ее уже нет.

— Она умерла, да? — Кристиана стоит за его спиной в кабинете. Громадное кресло, обитое оливковым бархатом, полусломанное после того, как он проспал в нем почти две недели. Кристиана касается пальцем его левого уха и начинает проводить по коже какие-то невидимые послания.

Он никогда ни с кем не говорил о своей жене, по крайней мере последние пять лет. Это не было у него в обычае.

— Ей понравились твои фотографии.

Это еще одна вещь, которую он держал в тайне, — фотографии. Но по какой-то причине он показал Кристиане несколько фотографий и дал ей понять, что он кое-что ищет.

— Что же именно ей понравилось? — говорит она, подходя к столу с улыбкой, в которой ясно читается: «Что ж, ты можешь не говорить, но я все равно буду спрашивать».

Он пожимает плечами и снова смотрит на снимки.

— Итак, чем же ты занимаешься? — спрашивает Кристиана.

— Я составитель карты.

— То есть?

— Я ищу шестьдесят пятую гексаграмму. Мне надо составить карту «И Цзинь».

— Гм-м, — говорит она. Ее мир так безмятежен, что там нет места даже терпению. — Значит, твоя жена все еще навещает тебя?

— Ты слышала, как мы разговаривали?

— Теперь я знаю одну из твоих тайн.

— Если хочешь знать, это не самая плохая из них.

— А как насчет моих тайн? — спрашивает она, не поведя даже бровью.

— Я знаю только то, что мне говорил Койот.

— И что же он говорил?

— Он говорил, что был бизнесменом в самом мирском смысле этого слова, то есть бизнесменом, который приобретал вещи и делал их и вообще мог творить чудеса.

— Если бы был особый рай для контрабандистов, то Койот был бы там королем, — говорит она. — Но сам он никогда бы тебе этого не сказал.

— Нет, об этом мне сказали другие люди, а он сказал только, что отошел от дел.

— Но это не мои тайны.

— Еще он сказал мне, что вы с ним подружки, но не любовники, и что он сам толком не может сказать почему.

— Это правда, — говорит она, пересекает комнату и останавливается перед Ионией. Выгнув спину, она наклоняется к креслу и долго смотрит на Ионию, смотрит до тех пор, пока он не поднимает глаза и не встречается с ней взглядом.

Он не может не смотреть. Как сказал какой-то человек, есть блондинки и блондинки и блондинки, но она не из них, она вообще из другого мира.

— Он отошел от дел, и мы не любовники. — Она тянется к Ионии и целует его. Это похоже на падение в пропасть. Губы ее почти сомкнуты, между ними узенькая щелочка, она слегка присасывает, когда целует, словно говоря — останься, не уходи хотя бы еще одно мгновение, — и он остается, и не проходит мгновения, как Иония чувствует, что дыхание рвется из его груди, он бросается в нее и чувствует, что погружается без остатка.

— Прости, дружище, что опоздал, с этими баптистами пришлось довольно долго провозиться.

Человек рослый и толстый, на голове ковбойская шляпа.

— Кофе, пожалуйста. — Он поднимает в призывном жесте тяжелый массивный палец и снова поворачивается к Анхелю. — Так о чем это я?

Два киоска, покрытая тефлоном стойка и повар, который показывается здесь дважды в неделю, чтобы навести порядок и приготовить обед. Анхель оборачивается, видит семь стульев с сиденьями из красного пластика и стальными ножками, которые давно стоило бы почистить, а еще дальше красную неоновую вывеску, косо висящую над окном, выходящим на парковку.

— Думаю, ты…

— …ты — Анхель, да? — Усы рывком сходятся на верхней губе, как совокупляющиеся буфера вагонов тормозящего поезда.