Уже около полуночи прибыл молодой сицилийский дворянин и
сообщил ему, что тосканец собрал вещи и покинул город. На смуглом лице
сицилийца читалось презрение, однако он никак не прокомментировал свое
сообщение. Видно было, что он не слишком уютно чувствовал себя в суровой
обстановке консерваторской гостиной, где Тонио принимал его. Но он, несколько
поколебавшись, спросил Тонио, не согласится ли тот поохотиться с ним в
ближайшее время. Мол, он и его друзья регулярно ездят на охоту в горы и были бы
рады, если бы синьор Трески присоединился к ним. Тонио поблагодарил его за
приглашение, хотя и не дал утвердительного ответа.
* * *
А всего через несколько дней Тонио и Гвидо сами отправились
в горы, на юг.
Погода была мягкой и теплой. Для посещения они выбрали один
из тех маленьких городков на побережье, что прилепились к утесам, возвышающимся
над голубой гладью, похожей на безупречное зеркальное отображение неба.
После простого сельского обеда на маленькой площади они
подозвали к себе группу уличных певцов, бедно одетых, но вдохновенных, и те
спели им много варварских и изобретательных мелодий, на какие не отважился бы
ни один профессиональный музыкант.
Ночь они провели в гостинице, на соломенной постели, под
окном, в которое заглядывали звезды.
На рассвете Тонио вышел на улицу и пошел к старому
греческому храму, возвышавшемуся посреди поля, где в траве пестрели первые
весенние цветочки.
От большинства колонн сохранились лишь мраморные основания,
разбросанные среди зелени, но четыре колонны еще стояли, устремленные прямо в
небо.
Увидел Тонио и священный пол храма. Обошел его по обломкам
камней, а потом лег навзничь на свежую траву, пробивавшуюся повсюду из щелей и
трещин. Глядя прямо в слепящий поток света, он думал о том, что никогда в жизни
не знал такой безмятежности, которую изведал в этом году.
Куда бы он ни бросил взгляд, ему казалось, что мир хрупок и
полон ничем не замутненной красоты. В нем не было зловещей таинственности. Не
было изматывающего день за днем напряжения.
Тонио чувствовал себя умиротворенным любовью к Гвидо,
любовью к Паоло, ко всем тем, кто стали его новыми друзьями, почти братьями, и
жили с ним под одной крышей, этим мальчикам, делившим с ним работу, учебу и
отдых, репетиции и спектакли.
Но тьма была рядом.
Она всегда была рядом, поджидая то письма Катрины, то
оскорбления глупого тосканского парнишки. Но ему так долго удавалось не пускать
ее в свою жизнь!
Теперь он удивлялся, как мог вообще рассчитывать на то,
чтобы поддерживать в себе ненависть и чувство мести до тех пор, пока у Карло не
появится много детей. Именно тогда он собирался вернуться и оплатить старый
счет.
Неужели он уже так испорчен, что забыл зло, причиненное ему,
забыл мир, который вычеркнул его из себя, и столь легко поддался этой странной
неаполитанской жизни, которая казалась ему теперь более реальной, чем та, что
он знал в Венеции. А то, что он не хотел убивать этого тосканца? Было ли это
слабостью? Или наоборот, он стал мудрее и совершеннее?
Тонио вдруг ужасно испугался, что ему никогда не доведется
это узнать.
Теперь ему вообще казалась нереальной жизнь в Венеции,
виденный им туман, словно похитивший свинцовый цвет у неподвижных каналов,
узкие улочки, стены домов на которых почти смыкаются над головой, как будто
хотят поймать в ловушку звезды.
Серебристые купола, круглые арки, мозаики, сверкающие даже
сквозь дождь, — что это было?
Закрыв глаза, он попробовал вспомнить мать. Попытался
услышать ее голос, увидеть, как она кружится в танце на пыльном полу. Неужели
был когда-то в его жизни тот день, когда, увидев ее у окна, он подполз к ней
сзади, заливаясь слезами? Она пела какую-то уличную песенку. Может, она думала
о Стамбуле? Он протянул к ней руку. Она обернулась и ударила его. Он
почувствовал, как падает...
Неужели это когда-то было?
* * *
Неожиданно он встал посреди травы. Вокруг расстилался
зеленый луг. Поодаль, среди множества цветочков, рассыпанных по этому
бескрайнему и красивому полю, как белые облака по небу, маячила темная фигура
Гвидо. Он стоял неподвижно, склонив голову набок, точно прислушиваясь к пению
птиц вдали, а может, и к тишине окружающего пространства.
* * *
— Карло, — прошептал Тонио. — Карло!
Словно он не мог уйти отсюда, пока не убедится, что отец
где-то неподалеку. А потом он закроет глаза на это ласковое солнце, на эти
бесконечные поля и на тот город вдали, который так хорошо знает, и пойдет
вперед, крадучись по-кошачьи, готовясь к прыжку, и настигнет его в каком-нибудь
темном и неожиданном месте, и увидит на его лице ужас.
* * *
«Но, Боже правый, что бы я отдал за то, чтобы прожить хоть
день, всего один день, и чтобы эта чаша миновала меня!»
Глава 13
Прошло еще семь месяцев, прежде чем Тонио получил письмо от
самой Марианны, сообщившей ему о рождении еще одного сына.
Он был так потрясен, прочитав это письмо, что носил его с
собой весь день и распечатал только тогда, когда оказался один на берегу моря.
И ему казалось, что из-за грохота волн он не слышит ее
голос, завораживающий, опасный, как зов сирены.
"Не проходит и часа, чтобы я не думала о тебе, не
испытывала боль за тебя, не обвиняю себя в твоем опрометчивом и ужасном
поступке. Ты не потерян для меня, как бы ни был уверен в этом, каким бы
безрассудным и недобрым ни был путь, которым ты следуешь.
Неделю назад в этом доме на свет появился твой маленький
братик, Марчелло Антонио Трески. Но никакое дитя не займет твое место в моем
сердце".
Всего через несколько дней Тонио предстояло выступить в
заглавной партии в опере, целиком и полностью написанной Гвидо для консерваторской
сцены. И он знал, что не сможет петь, если не забудет об этом письме.
По мере приближения спектакля он все больше перегружал себя
репетициями. В вечер премьеры не думал ни о чем, кроме музыки. Он был не кем
иным, как Тонио Трески, студентом консерватории, а еще — любовником Гвидо, и
лишь страстные любовные ласки смогли заглушить эхо оваций.
Но в дни, последовавшие за этим маленьким триумфом, он не
переставал думать о матери, хотя и от его любви к ней, и от ощущения ее красоты
и воспоминаний о редких минутах нежности уже мало что осталось.
Она была теперь женой Карло. Она принадлежала ему. Но как
она могла после всего верить этому человеку? А в том, что она доверилась ему,
не было ни малейшего сомнения.