Один из мальчиков протянул мне тунику. Мужскую. Но я уже
часто говорила, что римские одежды были очень просты. Обычная короткая туника.
Я надела ее и позволила ему завязать вокруг талии пояс. Я улыбнулась ему. Он
задрожал и отступил.
«Просуши мне волосы», – велела я ему. Какие ощущения! Я
медленно подняла глаза. Мариус тоже вытерся и оделся. Он не сводил с меня глаз,
выражавших яростное недовольство и откровенное возмущение.
«Нужно пойти туда, – сказала я, – сменить ее
золотое платье. Богохульство – оставлять ее в крови».
«Я сам справлюсь!» – в неподдельной ярости откликнулся
Мариус.
«А, так вот в чем дело!»
Я огляделась по сторонам, красота окружающего мира манила
меня, предлагая забыть о нем, вернуться к нему позже, когда я вдоволь нагуляюсь
под оливковыми деревьями в сопровождении созвездий.
Но его злость меня обидела. Странная обида, глубокая,
лишенная, однако, той боли, какую обычно испытывают при этом смертные.
«Какая прелесть! – сказала я. – Я узнаю, что миром
правит богиня, настоящая богиня, что она создала все на свете! Что мир – не
просто гигантское кладбище! Но узнаю я это в ходе заранее спланированного
бракосочетания! И вот – взгляните на жениха! Как он лелеет свое настроение».
Он вздохнул и наклонил голову. Придется ли мне снова увидеть
его слезы, слезы безупречного, знакомого и любимого бога среди растоптанных
цветов?
Мариус поднял на меня взгляд.
«Пандора! – сказал он. – Она не богиня. Не она
сотворила мир».
«Да как ты смеешь говорить такие вещи?»
«Приходится! При жизни я готов был умереть за истину, готов
и сейчас. Но она этого не допустит. Я нужен ей, и ты нужна – чтобы сделать меня
счастливым».
«Ну и отлично! – Я вскинула руки. – Я счастлива. И
мы восстановим ее культ».
«Нет, не восстановим, – возразил он. – Как тебе
вообще могло прийти это в голову?»
«Мариус, я хочу пропеть это с вершины горы; я хочу
рассказать всему миру, что в нем существует такое чудо. Я хочу пробежать по
улицам с песней. Нам суждено восстановить ее на троне в великом храме в самом
центре Антиохии!»
«Ты сама не понимаешь, сколь безумны твои идеи!» – закричал
он.
Мальчики уже убежали.
«Мариус, ты что, уши затыкаешь, когда она приказывает? Мы
должны найти и убить ее богов-ренегатов, а потом проследить, чтобы от нее
рождались новые боги, боги, которые будут заглядывать людям в душу, будут
стремиться к справедливости, а не ко лжи, боги, непохожие на фантастических
похотливых идиотов или пьяные эксцентричные порождения Северного неба,
швыряющие молнии. Ее культ основан во имя добра, во имя чистоты!»
«Нет, нет, нет, – без конца повторяя это слово, он
отошел, словно пытаясь тем самым придать ему еще большую
выразительность. – Ты чушь несешь! Глупости, отъявленные суеверия!»
«Не верю, что ты осмелился произнести подобное! –
крикнула я. – Ты чудовище! Она заслужила свой трон! И царь, сидящий рядом
с ней, – тоже! Они заслужили, чтобы верующие приносили им цветы. Ты думал,
тебя без всякой причины наделили силой читать мысли? – Я вышла вперед. –
Помнишь, как я в первый раз насмехалась над тобой в храме? Как я сказала, что
тебе стоит отправиться в суд и читать мысли обвиняемых? Моя насмешка попала
точно в цель!»
«Нет! – взревел он. – Это чистейшей воды ложь!»
Он повернулся ко мне спиной и поспешил в дом. Я последовала
за ним.
Он помчался по лестнице в ее святилище и остановился почти
перед ней. Они с царем сидели как раньше. Ни одна ресница не дрогнула на их
лицах. В наполненном ароматами святилище живыми оставались только цветы.
Я посмотрела на свои руки – какие белые! Могу ли я умереть?
Или проживу века, как обгоревший?
Я всмотрелась в их божественные лица. Они не улыбались. Не
спали. Они смотрели – и все. Я упала на колени.
«Акаша, – прошептала я. – Могу я называть тебя
этим именем? Скажи, чего ты хочешь?»
Никаких перемен. Абсолютно никаких.
«Ну, говори, Мать! – хриплым от грусти голосом
обратился к ней Мариус. – Говори! Ты к этому всегда стремилась?»
Внезапно он ринулся вперед, взбежал по двум ступенькам ее
помоста и замолотил кулаками по ее груди. Я пришла в ужас.
Она не шелохнулась, не моргнула. Его кулак наткнулся на
стену, сдвинуть которую ему было не под силу. Только чуть-чуть качнулись
задетые его рукой складки одежды. Я попробовала оттащить его.
«Прекрати, Мариус, она тебя уничтожит!»
Я изумилась собственной силе. Я, несомненно, не слабее его.
Он позволил мне увести себя, его лицо заливали слезы.
«Что же я наделал! – рыдал он, глядя ей в лицо. – Ох,
Пандора, Пандора! Что я наделал! Я создал еще одно пьющее кровь существо, в то
время как торжественно поклялся, что, пока я жив, никто никогда больше никого
не создаст!»
«Идем наверх, – спокойно сказала я, оглядываясь на царя
и царицу. Никаких признаков реакции или узнавания. – Неприлично, Мариус,
нам ссориться здесь, в святилище. Идем наверх».
Он кивнул и позволил мне медленно вывести себя из комнаты,
но шел, не поднимая головы.
«Тебе очень идут длинные варварские волосы, – сказала
я. – А я теперь способна увидеть тебя новыми глазами. Наша кровь
смешалась, как могла бы смешаться в нашем ребенке. – Мы прошли в большую
библиотеку. – Мариус, ну неужели ничто во мне не радует глаз? Неужели для
тебя во мне нет ничего красивого?»
«Что ты, моя дорогая, в тебе все красиво! – сказал
он. – Но заклинаю тебя Небесами, подумай! Ты что, не понимаешь? Тебя
лишили жизни не во имя святой истины, но во имя размытой тайны! Чтение мыслей
не делает меня мудрее любого прохожего! Я убиваю, чтобы жить! Как убивала она
тысячи лет назад. Да, она поняла, что это необходимо. Она поняла, что время
пришло».
«Какое время? Что она поняла?»
Я уставилась на него. Только постепенно до меня доходило,
что я больше не могу читать его мысли, а он, несомненно, не может читать мои.
Но маячившие неподалеку мальчики представляли для меня открытую книгу – они
тряслись от страха и считали себя слугами добросердечных, но очень
громкоголосых демонов.
Мариус вздохнул.