Лэшер - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 93

Свет — это единственное, что она могла всегда наблюдать. Но ощущала она себя уютней не днем, а ночью, точнее сказать, когда за окном смеркалось и в окнах загорались огни. Ей казалось, что она не одна, что вокруг нее люди, которые могут прийти к ней на помощь. И даже не важно, что никто из них не догадывался о ее присутствии. Все равно кто-нибудь мог случайно зайти. Или встать, к примеру, у противоположного окна с биноклем. Впрочем, зачем?

Она снова погрузилась в спасительные мечты о Майкле, представляя себе, как они вместе будут идти по полям Доннелейта и как она ему будет обо всем рассказывать. Она больше всего любила отдаваться подобным фантазиям, когда хотела страдать, соизмерять и отрицать одновременно.

«Одно ложное суждение притягивает к себе другое. У меня был весьма ограниченный выбор. Но моей непростительной ошибкой стала гордыня. Я возомнила себе, что смогу это сделать, что смогу с этим справиться. К этому, как всегда, призывала моя гордыня. Гордыней исполнена вся история Мэйфейрских ведьм. Мой случай отличается от прочих разве что тем, что он окутан научными тайнами. Но у нас ужасное, ужасно извращенное понимание науки. Мы думаем, что она точна, содержит правильные определения и понятия, а на самом деле она являет собой огромное множество ворот в неизвестное, такое же бесконечное, как сама вселенная. Я знала это. Знала, но забыла. В этом и состоит моя главная ошибка».

Она попыталась вызвать в своем воображении сначала образ зеленой травы и развалин, потом высоких и хрупких арок собора, которые высились над горной долиной. И на какое-то время ей показалось, что она действительно находится на природе и что она свободна как птица.

Ее вывел из забытья какой-то звук.

Оказалось, что это звук ключа, поворачиваемого в замке.

Роуан в неподвижности замерла на кровати и прислушалась. Да, в самом деле, повернулся ключ. Кто-то с шумом и силой открыл наружную дверь, вслед за чем раздались гулкие шаги на кафельном полу. Она слышала, как этот «кто-то» что-то насвистывал и напевал.

О Господи, спасибо тебе, Господи!

Он достал еще один ключ. И одолел еще один замок. А вот и его специфическое благоухание, нежный запах, пахнувший на нее, когда он приблизился к кровати.

Она попыталась ощутить к нему ненависть, разозлиться, воспротивиться выражению сочувствия, которое читалось у него на лице. Когда он глядел на нее, его прекрасный взор был преисполнен неизбывной жалостью. Черные и густые борода и усы делали его похожим на святого, каким его принято изображать на картинах. У него был изысканной формы лоб, ярко очерченный сверху линией зачесанных назад волос, образующих посредине небольшой уголок.

Что ни говори, но он воистину был красив. А может, его вовсе не было здесь? Может, он ей снился? Может, она все навоображала себе, а на самом деле он не вернулся.

— Нет, дорогая моя, я люблю тебя, — прошептал он, и она вновь усомнилась, не почудился ли ей этот голос.

Когда он приблизился, она поймала себя на том, что смотрит на его рот, который немного изменился за последнее время. Возможно, стал более мужским, более сформировавшимся. Рот, который, судя по всему, умел хранить свое достоинство среди блестящих черных усов и коротких завитков бороды.

Он наклонился, и она отвернулась. Его теплые пальцы обняли ее за плечи, а губы припали к щеке. Когда его большая рука, переместившись к груди, потеребила соски, ее пронзило нежеланное ощущение. Нет, это был не сон. Она явственно ощущала его руки. И была готова потерять сознание, лишь бы оградить себя от непрошеных ласк. Тем не менее оставалась по-прежнему беспомощна и была совершенно не способна ни убежать, ни остановить его.

Весь ужас заключался в том, что она внезапно ощутила откровенную радость от его присутствия. Ей было стыдно признаваться себе, что его пальцы возбуждали ее, словно он был ее любовником, а не тюремщиком. Весь ужас заключался в том, что она воскресала из своего полуобморочного забытья, откликаясь на доброту и нежность того, кто держал ее в неволе.

— Милая моя, дорогая моя, — произнес он.

Потом уткнулся лицом ей в живот, не обращая внимания на грязную и дурно пахнущую постель, и принялся что-то бормотать и шептать, после чего вдруг зашелся громким плачем, вскочил и пустился танцевать. Он с таким самозабвением кружился, прыгал на одной ноге, пел и хлопал в ладоши, будто находился в экстазе.

Ей доводилось видеть такие выходки уже много раз, но впервые он предавался этому действу с таким удовольствием. Зрелище было воистину любопытным. Нельзя было без изумления наблюдать за взмахами его длинных и изящных рук и ног, за поворотами стройного стана, за движениями кистей, которые казались вдвое длиннее, чем у обычного человека.

Она закрыла глаза, но это не помогло ей избавиться от назойливого зрелища: прыгающая и кружащаяся фигура продолжала стоять перед ее внутренним взором. Не могла несчастная пленница отстраниться и от раскатов самодовольного смеха и громкого топанья по ковру его ног.

— Господи, почему он не убьет меня? — прошептала она. Он замолчал и снова склонился над ней.

— Прости, дорогая, прости.

Господи, до чего же приятный у него был голос! Глубокий грудной голос. Таким голосом впору читать по радио Библию, услаждая слух тех, кто ночью оказался вдалеке от людей за рулем машины.

— Я не собирался уходить так надолго, — сказал он. — Со мной произошло горькое, раздирающее мое сердце приключение, — его речь с каждым словом ускорялась. — В печали мне довелось делать свои открытия. Исполненный горестей и разочарований, я стал свидетелем смерти… — И, как с ним зачастую бывало, он снова перешел на шепот или, вернее сказать, тихое бормотание. Принялся раскачиваться туда-сюда на ногах, что-то напевая, мурлыкая и насвистывая тоненьким голоском.

Потом он упал на колени, как будто они подкосились. Снова положил голову ей на живот и, невзирая на засохшие вокруг нечистоты, принялся его целовать, устремив свою теплую руку в ложбинку между ее бедер.

— Моя дорогая, моя милая.

Она не могла удержаться от слез.

— Освободи меня. Позволь мне встать. Разве ты не видишь, в какой грязи я лежу. Посмотри, до чего ты меня довел. — Она замолчала, парализованная гневом, которому чуть было не дала выхода.

Она знала, что, если ее слова заденут его самолюбие, он будет дуться на нее на протяжении многих часов или, что еще хуже, стоять у окна и плакать. Поэтому надо молчать. Надо проявлять благоразумие.

Какое-то время он молча на нее смотрел, потом вытащил нож и перерезал ленты.