Итак, наследство Мэйфейров разрушило еще одну невинную душу,
с горечью подумала Гиффорд. Не удивительно, что им приходится заключать браки
между близкими родственниками. По крайней мере, это позволяет не втягивать в
пучину несчастий ни в чем не повинных людей. Чтобы заключить союз с кем-либо из
Мэйфейров, нужно быть Мэйфеиром самому. Потому что их руки по локоть в крови.
Мысли о том, что Роуан в опасности, что ее заставили бежать
в ту рождественскую ночь, что с ней что-то случилось, была слишком невыносимой
для Гиффорд. Тем не менее, она совершенно не сомневалось, что все обстояло
именно так. И что с Роуан случилось нечто очень плохое. Это ощущение испытывали
все. А главное — так считала Мона, племянница Гиффорд. А если Мона что-то
чувствовала, на это стоило обратить внимание. Девочка не отличалась особой
впечатлительностью и никогда не хвасталась тем, что видела призраков на
Сент-Чарльз-авеню. Так вот, на прошлой неделе Мона заявила, что не следует
рассчитывать на возвращение Роуан и, если кто-то заинтересован в создании
медицинского центра, следует продолжать это дело без нее.
«Подумать только, — тогда улыбнулась про себя
Гиффорд, — достойнейшая из достойных фирма „Мэйфейр и Мэйфейр“, которая
представляет интересы всех Мэйфейров, прислушивается к словам тринадцатилетнего
подростка». Как ни странно, но это было истинной правдой.
Больше всего Гиффорд сожалела о том, что в свое время не
свела Мону с Роуан. Может быть, Мона сумела бы почувствовать неладное и заблаговременно
предупредить об этом остальных. Гиффорд вообще сожалела о многом. Временами ей
казалось, что вся ее жизнь состояла из одних только охов и раскаяний. За
фасадом ее внешнего благополучия: прекрасный, словно сошедший с картинки дом в
Метэри, замечательные дети, красавец муж, ее собственная привлекательность
южной аристократки — не было ничего, кроме сожаления, как будто ее жизнь была
построена на фундаменте огромной подземной тюрьмы.
Гиффорд ожидала самого худшего: вести о том, что Роуан
мертва. Впервые за сотни лет у семьи не было законной претендентки на
наследство. Ох уж это наследство. После того как Гиффорд прочла длинное
повествование Эрона Лайтнера, она уже не могла испытывать прежних чувств к
наследию семьи. Интересно, где находится драгоценное ожерелье? Наверняка ее
предусмотрительный муж Райен припрятал его в надежном месте. Вероятно, там же,
где хранил рукопись этой ужасной «истории» семьи. Гиффорд не могла простить ему
неосторожности, из-за которой длинное исследование Таламаски, раскрывавшее
семейную тайну, попало в руки Моны. Теперь девочке известно о передающемся из
поколения в поколение даре ведьмовства.
А может быть, Роуан сбежала вместе с ожерельем? Гиффорд
вдруг вспомнила о еще одном, хотя и менее значительном поводе для сожаления: она
позабыла отослать Майклу медаль.
Через два дня после Рождества, когда детективы и следователь
полиции осматривали дом изнутри, а Эрон Лайтнер и его напарник Эрик… — как бишь
его там? — собирали образцы крови, залившей ковер и стены, Гиффорд
случайно заметила валяющуюся возле бассейна медаль.
— Ты хоть понимаешь, что они и об этом напишут в своем
исследовании? — возмущалась в разговоре с мужем Гиффорд, имея в виду труд
Лайтнера.
Но Райен и слушать ее не хотел.
Еще бы! Эрону Лайтнеру доверяли все. А Беатрис, судя по
всему, вообще в нем души не чаяла. Чего доброго, она еще и замуж за него
выскочит.
Находкой Гиффорд была медаль, а правильнее сказать — орден
Святого Архангела Михаила, великолепный старинный серебряный экземпляр на
порванной цепочке. Гиффорд украдкой сунула его в свою сумочку и собиралась
отдать Майклу, когда он вернется домой из больницы. Ей хотелось избавить его от
лишнего расстройства. Однако после Гиффорд почему-то совершенно об этом забыла.
Наверное, надо было перед отъездом отдать орден Райену? Но кто знает, какие
воспоминания он мог пробудить в душе у Майкла. Не исключено, что орден был на
нем в то самое Рождество, когда он чуть не утонул в бассейне. Бедняга…
Дрова в камине громко трещали, и мягкое, умиротворяющее
мерцание огня разливалось по пологому потолку. Только сейчас Гиффорд обратила
внимание на тихий шум прибоя, который оставался таким на протяжении целого дня.
Иногда в Мексиканском заливе царил полный штиль. Интересно, бывало ли такое
затишье на побережье океана? Гиффорд любила рокот волн. Ей нравилось, когда они
в темноте обрушивались на берег, словно предупреждая о своем намерении
завладеть новой территорией — отрезком суши вместе со стоявшими на берегу
пляжными домиками, особняками и припаркованными автофургонами. Не иначе как они
служили первыми ласточками предстоящего урагана и мощной приливной волны,
которые беспощадно сметут с песчаной земли все, что попадется им на пути. И
если кому-то пока еще случайно удается выйти из такой переделки невредимым,
этой участи им все равно не избежать.
Гиффорд с упоением размышляла о бушующем море. Она всегда
хорошо засыпала под грохот шторма. Природа никогда не служила источником ее
страхов и несчастий. Нет — все они брали свое начало исключительно в легендах и
преданиях окутанного тайной прошлого семьи. И этот дом она любила главным
образом за его хрупкость — за то, что ураган в два счета мог разнести его в
щепки и разметать по округе, словно колоду карт.
Днем Гиффорд совершила прогулку вдоль берега, чтобы
посмотреть на дом, который недавно купили Майкл и Роуан. Он стоял южнее, в
нескольких милях от ее убежища, и, естественно, представлял собой вполне
современное строение на сваях, свысока смотрящее на пустынную полосу пляжа.
Разумеется, никаких признаков жизни Гиффорд в этом доме не обнаружила.
Вид этого места почему-то оказал на нее довольно удручающее
впечатление, от которого она долго не могла избавиться. Возвращаясь назад, она
вспоминала о том, как Роуан и Майкл провели здесь свой медовый месяц, а также о
том, как полюбился им этот дом. Правда, собственное прибрежное жилище
приходилось ей по душе гораздо больше, и она лишний раз порадовалась тому, что
оно было низким, а от залива его защищала невысокая и неприметная с берега
дюна. В последнее время никто уже не строил таких домов. А Гиффорд очень ценила
его именно за уединенность и гармоничное единение с пляжем и водой. Ей
нравилось, что можно было выйти за дверь, сделать всего три шага по дорожке и
сразу же оказаться на песчаном берегу, откуда было рукой подать до кромки моря.
В сущности, залив ничем не отличался от моря. Шумный или
тихий, он все равно был огромным и безбрежным, каким бывает только настоящее
море. И простирался на юг до самого горизонта, если вообще не до самого края
земли.
Через час должна была наступить первая среда Великого поста.
Гиффорд ждала ее прихода с таким напряжением и нетерпением, будто это был час
ведьмовства. В глубине души она давно затаила обиду на праздник Марди-Гра,
который никогда не делал ее счастливой. Более того, обыкновенно он приносил ей
гораздо больше печалей, чем она была способна вынести.