Рождество Христово неизменно отмечалось в Италии как величайший
праздник, и ликование, которому предавались люди в эти святые дни, не имело
ничего общего с теми мрачными гульбищами ряженых, свидетелем которых я был в
горах Шотландии. Из всех церковных праздников Рождество стало для меня самым
светлым и значительным. Живя в Италии, я посещал разные города, но в
рождественские дни неизменно возвращался домой, в Ассизи.
Перед первым своим итальянским Рождеством я прочел историю
Младенца Христа и просмотрел огромное количество картин, запечатлевших это
событие. Глядя на прекрасное дитя, лежащее в яслях или на руках у Девы Марии, я
представлял себя на его месте.
Я закрывал глаза и воображал себя крошечным младенцем,
которым мне никогда не довелось быть. Я ощущал себя беспомощным, беззащитным и
невинным. Чувство, охватившее меня, было сродни экстазу. Я стремился увидеть
Младенца Христа — воплощение детской чистоты — в каждом человеке, с которым
сводила меня судьба, будь то мужчина или женщина. Если в душе моей просыпались
гнев или раздражение — что случалось чрезвычайно редко, — я вспоминал о
Младенце Христе и вновь обретал любовь и покой. Я представлял, что держу
Божественное Дитя в своих объятиях. Вера моя в Христа была непоколебима. Я
знал, настанет день, когда я выполню свое земное предназначение и соединюсь с ним.
Я преклоню колена перед яслями и благоговейно коснусь Младенца Христа.
Я знал, что Господь един, что он соединяет в одном лице
Младенца, Человека, Распятого Спасителя, Бога-Отца, Сына и Святого Духа. Это
божественное единение я сумел осознать с потрясающей ясностью. Все
теологические дискуссии по этому вопросу, считавшемуся одним из самых сложных и
запутанных, неизменно вызывали у меня снисходительную улыбку.
За время, проведенное в Италии, я стал истинным и рьяным
служителем Господа, проповедником, способным привлекать к себе сердца,
непревзойденным исполнителем псалмов и гимнов, целителем, способным избавлять
от телесных недугов и утешать в скорбях.
Однако теперь мне, джентльмены, необходимо дать вам
подробные объяснения относительно некоторых особенностей моего душевного
склада.
С самого начала присущие мне непосредственность, простодушие
и прямота вызывали всеобщее удивление. Разумеется, никто не догадывался, что
истинная причина детской моей невинности заключается в том, что я и в самом
деле ребенок, недавно появившийся на свет. То, что я питался лишь молоком и
сыром, казалось людям всего лишь причудой. Быстрота и сметливость, которую я
проявил в обучении, снискали мне немало похвал. Очень скоро я научился читать и
писать по-итальянски, по-английски и по-латыни.
Я полагал, что тело мое и душа пребывают в беспорочной
святости.
Для меня не существовало ни грязной работы, ни тяжелого
послушания. Любое дело я исполнял с охотой и рвением. Вместе с другими монахами
я отправлялся ухаживать за прокаженными, которых не пропускали за городские
ворота.
Прикасаясь к их гноящимся язвам, я не испытывал ни страха,
ни отвращения. Если болезнь проникнет в мое тело, я не дам ей развиться, думал
я. Возможно, именно в этом заключался ключ к пониманию природы моего характера.
Я обладал способностью развивать в себе лишь те черты и свойства, которые мне
самому представлялись необходимыми.
Я снисходительно относился ко всем людским несовершенствам и
слабостям, за исключением ненависти и злобы. На протяжении всей моей земной
жизни отношение мое к окружающему миру оставалось неизменным. Порой меня
посещала печаль, порой я был вынужден гнать от себя соблазны. Но никогда в
ответ на зло я не отвечал злом и не поддавался искушению.
Я знал, что люди в большинстве своем в ужасе бегут от
прокаженных, и потому, ухаживая за ними, наслаждался собственной смелостью. Я
помнил, как святой Франциск боролся со своим страхом, и был полон решимости не
уступать ему в величии. Денно и нощно я заботился о страждущих. Я
собственноручно мыл и переодевал тех, кого болезнь лишила последних сил. Узнав,
что святая Катерина Сиенская как-то выпила воду из лохани, в которой купался
прокаженный, я с радостью повторил это деяние.
Вскоре я стал известен в Ассизи. О моей невинности,
бесстрашии и доброте ходили легенды. Одни называли меня избранником Божьим,
другие — блаженным. Так или иначе, молва о молодом монахе, в душе которого
горит неугасимый огонь, зажженный святым Франциском, монахе, который воплощает
в жизнь все заветы основателя своего ордена, росла и ширилась.
Благодаря тому, что я поражал людей своим простодушием,
очевидным неумением хитрить и кривить душой, детской открытостью, люди тоже
стремились распахнуть передо мной свои сердца. Порой, глядя в мои сияющие
глаза, они без утайки рассказывали о самом сокровенном. Я выслушивал их
исповеди с неизменным вниманием, не пропуская ни слова. Так, внимая самым
разнообразным признаниям, наблюдая за выражением человеческих лиц, я, дитя
огромного роста, постепенно постигал правду жизни.
Сознание мое неуклонно развивалось, и я всячески
содействовал этому.
Выучившись читать и писать, я начал делать записи по ночам,
урывая часы от сна. Я заучивал наизусть поэмы и песни, разглядывал роспись на
стенах базилики, любовался дивными фресками Джотто, запечатлевшими наиболее
важные события из жизни святого Франциска. На одной из фресок художник
изобразил, той Франциск обнаружил на своем теле стигматы — раны на руках и
ногах в точности в тех местах, где гвозди пронзили тело Христа. Я охотно
беседовал с пилигримами, прибывшими в Ассизи издалека, выслушивал их рассказы о
родных местах и о том, что им удалось повидать в пути.
Первая точная дата, которая всплывает в моей памяти, —
1536 год. Мне часто приходилось ездить во Флоренцию, где я помогал бедным,
посещал их убогие жилища и приносил им хлеб и питье. В ту пору во Флоренции
господствовало семейство Медичи. Возможно, город этот уже миновал период своего
величайшего расцвета. Однако такие выводы можно делать, лишь оглядываясь назад
из далекого будущего. В те годы ничего подобного мне в голову не приходило.
Напротив, Флоренция представлялась удивительно прекрасным,
богатым и процветающим городом. Там во множестве продавались книги,
отпечатанные типографским способом, что в ту пору было редкостью. Чуть не на
каждом углу красовались скульптуры великого Микеланджело. Купеческие гильдии
сохраняли свою власть, хотя торговля, по большей части, переместилась в Новый
Свет. В городе проходила нескончаемая череда красочных представлений и
многолюдных процессий, таких как шествие в праздник Тела Господня. Пьесы и
живые картины разыгрывались на уличных подмостках едва ли не каждый день.
Банк Медичи в те годы являлся величайшим банком в мире.