Выйдя из часовни, мы направились в жилище священника,
находившееся в ризнице собора. Маленькая, жарко натопленная комната, в которой
мы оказались, совершенно не походила на просторные опочивальни и трапезные
залы, где мне приходилось бывать до тех пор. Подобные тесные, но уютные
помещения я видел прежде лишь в придорожных харчевнях.
Устроившись у очага, я уже протянул к нему ладони, но тут
вспомнил, как глава клана хотел сжечь меня, и поспешно спрятал руки под
бархатный плащ.
— А кто такой Талтос? — неожиданно для себя самого
спросил я, повернувшись к троим своим спутникам, сидевшим за столом.
Все они не сводили с меня глаз, но при этом хранили молчание.
— Ведь именно так вы меня назвали, — настаивал
я. — И кто такой Эшлер, святой, который приходит в этот мир вновь и вновь?
Услышав последний мой вопрос, отец прикрыл глаза и с видом
самого сурового осуждения покачал головой. Его отец, глава клана, судя по
всему, едва сдерживал новый приступ гнева. И лишь священник по-прежнему смотрел
на меня как на долгожданного посланца небес. Именно он нарушил молчание.
— Ты и есть Эшлер, сын мой, — произнес он. —
Ты и есть святой, который с благословения Господа вновь и вновь обретает плоть,
дабы вновь и вновь приходить в этот мир. Многократно рождаясь, он прославляет
своего Создателя. Подобно Святой Деве, что понесла от Духа Святого, и пророку
Илии, что был взят на небо живым, он попирает законы природы. Господь пожелал,
дабы через женские чресла, а возможно, и через женские прегрешения ты вновь и
вновь находил путь на эту бренную землю.
— Насчет прегрешений можно не сомневаться! —
мрачно изрек глава клана. — Всякому понятно, что он появился на свет не
без помощи ведьмы. И эта ведьма завлекла в свои сети члена нашего клана.
Отец мой, испуганный и смущенный, молчал, потупив голову. Я
посмотрел на священника. Мне хотелось рассказать ему о своей матери, о том, что
на левой руке у нее есть шестой палец, который, по ее собственному признанию,
является ведьминой меткой. Однако я не осмелился. Я знал, что старый глава
клана жаждет моей смерти. Я ощущал исходившую от него ненависть. И эта
ненависть заставляла меня содрогаться сильнее, чем самый лютый холод.
— Не зря говорят, что Бог шельму метит, — процедил
глава клана. — Моему сыну, будь он трижды проклят, удалось сделать то, что
в течение столетий не удавалось сделать маленькому народу, живущему на холмах.
— Разве ты видел, как желудь падает с дуба? —
вопросил священник. — Откуда ты знаешь, что это оборотень, а не плоть от
плоти твоей? На чем зиждется твоя уверенность?
— У нее было шесть пальцев, — едва слышным шепотом
признался мой отец.
— И ты делил с ложе с ведьмой! — презрительно
бросил глава клана.
Отец мой кивнул и прошептал, что она занимала весьма высокое
положение, но имя ее он не имеет права открыть. Одно лишь он может сказать в
свое оправдание: она обладала столь сильной властью, что сумела его запугать.
— Никому и никогда не говори об этом, — приказал
священник. — Никто не должен знать, что произошло. Я возьму на себя
попечение об этом благословенном ребенке. Позабочусь о том, чтобы он хранил
незапятнанное целомудрие и никогда не прикоснулся к женскому телу.
Потом он взял меня за руку и отвел в маленькую теплую
спальню, где мне предстояло провести ночь. Указав на кровать, священник вышел,
заперев за собой дверь. Единственное в комнате крошечное оконце было сплошь
покрыто морозными узорами. Однако сквозь него мне удалось разглядеть клочок
темного ночного неба, усыпанного звездами.
Что означали все те странные и загадочные слова, которые мне
только что довелось услышать? Я терялся в догадках. Вглядываясь сквозь
заиндевевшее окно в темноту, в которой угадывались контуры леса и неровные вершины
гор, я ощущал, как страх сжимает мое сердце. Мне казалось, я вижу, как зловещие
маленькие существа выходят из своих укрытий. Я слышал их голоса. Слышал
барабанную дробь. Они били в барабаны, надеясь испугать Талтоса, сделать его
беззащитным, окружить и захватить. Сотвори для нас великана, молили они.
Сотвори для нас великаншу. Сотвори новых существ, которые накажут людей. Я
видел, как они карабкаются по стенам, пытаются открыть окно, неумолимо
приближаясь ко мне…
Вне себя от испуга, я ничком рухнул на кровать. Но когда я
осмелился вновь открыть глаза, окно по-прежнему было плотно закрыто, рамы и
дверные запоры целы. Собственные фантазии довели меня до исступления. Я сам не
понимал, почему мною вдруг овладела паника. Ведь мне случалось ночевать в сельских
харчевнях, под одной крышей с вонючими пьяницами и грязными шлюхами, а то и под
открытым небом, в лесу, где бродили голодные волки.
А теперь я находился в тепле и безопасности.
Примерно за час до рассвета священник вошел в мою комнату. Я
знал, что этот предрассветный час считается порой ведьм. Когда я проснулся,
громко звонил церковный колокол, и звон его, неумолчный и раскатистый, был мне
знаком. Этот звон, подобный беспрестанному стуку молота по наковальне, я слышал
во сне.
Священник наклонился ко мне и потряс за плечо.
— Вставай, Эшлер, — сказал он. — Нам пора.
Мы вышли на улицу. Вдали я увидел башни замка и горевшие на
них факелы. Ночное небо, усыпанное звездами, еще не начинало светлеть. Толстый
снежный ковер покрывал землю. Колокол по-прежнему звонил, и звон этот проникал
внутрь моего сознания, вызывая дрожь. Священник заметил это и крепко сжал мою
руку, пытаясь успокоить.
— Этот звон изгоняет дьявола, — пояснил
священник. — Демоны и духи, обитающие в долине, не в силах его вынести.
Вся нечисть, что таится в укромных местах, все порождения дьявола, заслышав
его, бросаются врассыпную. Если маленький народ отважился ночью выйти из своих
укрытий, этот звон отпугнет его. Маленькие существа поняли, что ты уже пришел в
мир. Колокол защитит нас. Колокол загонит их обратно в лесную глушь, где они не
смогут причинить нам хотя бы малейший вред.
— Но кто они такие, эти существа? — дрожащим
голосом осведомился я. — Колокол пугает меня.
— Нет-нет, дитя мое, — горячо возразил
священник. — Ты не должен пугаться. Колокольный звон — это голос Бога.
Отринь страхи и следуй за мной в церковь.
И он обнял меня своей теплой сильной рукой и коснулся щеки
своими нежными и трепетными губами.
— Да, отец, — ответил я. — Я готов за тобой
идти.
Ласка священника казалась мне сладостной, как материнское
молоко.