— Да, — пришла ей на помощь Мона. — Я первая
увидела маму мертвой. Не волнуйся, со мной все в порядке. Но будет лучше, если
ты сама позвонишь всем нашим.
— Мы сейчас как раз этим и занимаемся, дорогая. Пойдем,
я провожу тебя вниз. Все ждут. Позволь мне обнять тебя. Ты не должна оставаться
одна.
— Никто не должен оставаться один, — пробормотала
Мона. — Я одна, а никто из нас сейчас не должен быть один.
Мона прошла мимо Беатрис и направилась по коридору к
лестнице.
— Никто не должен оставаться один! — выкрикнула
она. Длинный холл первого этажа был буквально забит Мэйфейрами.
Клубы сигаретного дыма поднимались к потолку. В воздухе
стоял аромат кофе. Отовсюду доносились всхлипыванья и приглушенные рыдания.
Появление Моны не осталось незамеченным.
— Мона, лапочка, не хочешь печенья?
— Так это ты первой узнала, что она умерла, Мона?
— Вот она, Мона, бедное дитя!
— Они же всегда были как близнецы — Си-Си и Гиффорд.
— Ничего подобного, уверяю тебя, все было совсем не
так.
— Это вовсе не болезнь, — громко и отчетливо
произнесла Мона. Тетя Беа крепко сжала плечо Моны. Вид у нее был печальный и
озабоченный.
— Да, я знаю, об этом говорил Эрон. О том, что мы
должны предупредить всех женщин нашей семьи. Даже тех, кто живет в Нью-Йорке и
Калифорнии.
— Да, абсолютно всех.
— ГосподиБоже, — проронила тетя Беа. —
Карлотта была права. Нам следовало сжечь этот дом. Зря мы ее не послушали. Ведь
все зло исходит от него, правда?
— На этом дело не кончится, милая Беатрис, —
бросила Мона и выскочила вон из комнаты.
Она спустилась по лестнице, почти бегом пересекла холл и
скрылась в ванной. Вновь оказавшись в одиночестве, она первым делом заперла
дверь и только после этого дала волю слезам.
— Зачем ты это сделала, мама?.. Зачем ты это сделала?..
Зачем, зачем, зачем?..
Но плакала она недолго — обстоятельства не позволили.
Случилась еще одна смерть. Мона поняла это по тому, как хлопнула дверь, по
возбужденным голосам родственников, по возобновившимся горестным вздохам и
всхлипываниям. Да, несомненно, умер кто-то еще.
В коридоре раздались торопливые шаги Райена. Он звал Мону по
имени. Из-за тяжелых кипарисовых дверей до нее доносились приглушенные голоса.
— Сегодня в полдень в Хьюстоне была найдена мертвой
Линдси Мэйфейр, — услышала Мона. — Известие об этом мы получили
только что.
Мона вышла в коридор. Кто-то вложил ей в руку стакан с
водой, и она уставилась на него, словно не понимая, что это и что с этим
делать. В конце концов она отпила несколько глотков.
— Спасибо, — пробормотала Мона.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, она обернулась
и только теперь заметила Пирса, который смотрел на нее покрасневшими глазами.
— Ты слышала о Линдси? — спросил он.
— Вот что я вам скажу, — обратилась Мона ко всем,
кто был в холле. — Болезнь здесь ни при чем. Кто-то — кто именно, мы пока
не знаем — убил их всех. Мне кажется, необходимо сделать следующее. Мэйфейры,
живущие в том или ином городе, должны собраться все вместе, запереться в
каком-либо доме и оставаться там, не разлучаясь ни на минуту. Я уверена, долго
это не продлится. Мы обязательно сумеем найти выход. Наша семья достаточно
сильна, чтобы…
Тут она осеклась. Родственники, столпившиеся вокруг нее,
хранили молчание. Напряженная тишина висела в воздухе.
— На сегодня это наш единственный шанс, — едва
слышно прошептала Мона.
Теперь до нее доносился лишь тихий плач Старухи Эвелин,
которая без конца повторяла:
— Мои дорогие, мои дорогие, мои дорогие…
Потом расплакалась тетя Беа, а вслед за ней и сама Мона. Но
минутой позже слезы на ее глазах мгновенно высохли, и причиной тому стали
обращенные к ней слова Пирса:
— Возьми себя в руки. Ты нужна мне.
Рыдания в холле между тем не умолкали.
Глава 17
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ДЖУЛИЕНА
Дни, последовавшие за рождением Мэри-Бет, стали самыми
тягостными и тревожными в моей жизни. Если вопросы нравственности когда-либо
терзали меня, это было именно в тот период. В истинных причинах этих терзаний я
до сих пор не уверен и, поскольку они не являются предметом моего
повествования, позволю себе не останавливаться на них подробно.
Скажу лишь, что вследствие чрезмерно раннего своего развития
я познал зло во всех его проявлениях еще в ту пору, когда был не в состоянии
дать ему нравственную оценку. Война, уход из дома моей горячо любимой сестры,
наше кровосмесительное совокупление — все эти события окончательно утвердили
меня в том, о чем я уже давно смутно догадывался: я понял, что для счастья
моего требуется нечто действительно очень важное и ценное. И речь в данном
случае идет не о денежной ценности. Богатства, власти и даруемых ими
преимуществ и благ мне явно было недостаточно, равно как и плотских утех.
Процветание семейства являлось обязательным условием, позволяющим мне жить и
дышать. И я хотел жить и дышать во что бы то ни стало. Желания расстаться с
жизнью, лишиться здоровья, наслаждений и преуспеяния у меня было не больше, чем
у новорожденного младенца, громким криком возвещающего о своем приходе в этот
мир, не больше, чем у Мэри-Бет, требовательно плакавшей в своей колыбели.
К тому же теперь у меня появилась дочь, и я хотел быть с ней
рядом, любить ее, видеть, как она растет. Это желание пересиливало все прочие,
и впервые в жизни я понял, почему сюжеты стольких легенд и сказок вертятся
вокруг одного-единственного сокровища — ребенка, наследника, крошечного живого
комочка, появившегося на свет в результате соития двух существ.
Думаю, этих объяснений вполне достаточно, и вы, Майкл, в
полной мере представляете, что я тогда чувствовал. Жизнь моя висела на волоске,
и я трепетал при одной только мысли, что волосок этот вот-вот оборвется.
Но что я мог сделать?