Хозяин дома тоже начал прощаться, взяв с меня обещание, что
я останусь в Мэй-Фейр столько, сколько пожелаю. Напоследок я выпил еще немного
вина, решив про себя, что на этом и закончу, так как голова начинала кружиться.
Не помню, каким образом я вдруг оказался на полутемной
террасе, рядом с красавицей Шарлоттой. Как потом выяснилось, она привела меня
сюда, чтобы дать возможность полюбоваться садом, неярко освещенным разноцветными
фонарями. Мы опустились на деревянную скамью.
Несмотря на то что я взмолился больше не наливать
мне, – сам не понимаю, как это я умудрился столько выпить, – Шарлотта
и слышать ничего не захотела:
– Это лучшее мое вино, я привезла его из дому.
Из вежливости пришлось согласиться. Чувствуя, что пьянею все
сильнее, и желая прояснить голову, я поднялся со скамьи и, покрепче ухватившись
за деревянные перила, глянул вниз. Казалось, ночь полна темных призраков:
какие-то тени – наверное, рабы – сновали по саду. Проходившая мимо пышнотелая
загорелая красотка одарила меня улыбкой. Голос Шарлотты доносился до меня
словно сквозь сон:
– Итак, красавец Петир, что еще вы хотите мне сказать?
«Почему она так странно ко мне обращается? – подумал я. – Ведь
наверняка ей известно, что я ее отец».
Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что она этого и не
знала. Что ж, как бы то ни было, я должен хотя бы попытаться все объяснить.
Неужели она не понимает, что этот дух никак нельзя назвать обычным привидением?
Ведь существо, которое способно завладеть телом старика и полностью подчинить
его своей воле, на самом деле черпает свою силу от нее, и в то же время, не
ровен час, может повернуться против нее… Однако Шарлотта не пожелала меня
слушать.
Взглянув в сторону ярко освещенного обеденного зала, я
увидел, как мальчишки-рабы в блестящих голубых атласных ливреях наводят там
порядок. Вытирая сиденья кресел и подбирая упавшие салфетки, они играли и
бесились как чертенята, не подозревая, что я наблюдаю за их развлечениями.
Я обернулся к Шарлотте и столкнулся с холодным немигающим
взглядом красивых глаз. А еще заметил, что она распустила волосы и, словно
кабацкая девка, низко обнажила великолепные белые плечи и грудь. Я не мог
отвести глаз от представшей передо мной картины, хотя отлично сознавал, что
отец не имеет права так смотреть на собственную дочь – это было явным грехом.
– Вы переоцениваете свои знания, – заговорила она,
продолжая прерванный разговор, суть которого уже выпала из моего смятенного
сознания. – Но ведь, по словам матери, вы все равно что священник –
знакомы только с законами и теориями. С чего это, скажите на милость, вы взяли,
что духи есть зло?
– Вы меня не поняли. Речь не о том, что духи несут зло,
а о том, что они опасны. О том, что они враждебны к людям и совершенно
неуправляемы. Я не называю их порождением ада, поскольку не знаю, так ли это.
Язык отказывался мне подчиняться, тем не менее я постарался
объяснить Шарлотте, что, согласно учению католической церкви, все «неизвестное»
обладает демонической природой, – в этом-то и заключается основное и
принципиальное различие между церковью и Таламаской, много лет тому назад
послужившее причиной основания нашего ордена.
Мальчишки по-прежнему носились по залу, прыгали, кружились,
то появляясь в поле моего зрения, то исчезая в глубине зала. Голова моя была
словно в тумане.
– А почему вы не допускаете мысли, что я досконально
изучила этого духа и вполне могу им управлять? – спросила Шарлотта. –
Неужели вы и в самом деле полагаете, что моя мать не держала его в своем подчинении?
Неужели вы не понимаете, что со времен Сюзанны кое-что существенно изменилось?
– Да все я понимаю. Я ведь видел старика.
Мысли путались, я не мог найти подходящих слов, а
воспоминания об увиденном в обеденном зале мешали рассуждать логически. Отчаянно
хотелось выпить, однако я удержался – будет только хуже.
Слава Богу, Шарлотта взяла у меня из рук бокал. Казалось,
она пришла к какому-то решению.
– Моя мать не знала, что стоило ей только повелеть, и
Лэшер вселится в кого угодно, хотя любой священник мог бы ей рассказать про
людей, одержимых дьяволом; впрочем, в тех случаях вторжение в чужую душу не
приносило пользы.
– О какой пользе вы говорите?!
– Всем им приходится в конце концов покидать новое тело
– как бы ни старались, они не могут стать этим человеком. Ах, если бы только
Лэшер мог превратиться в старика…
Я пришел в ужас от услышанного, однако Шарлотту, похоже, это
лишь позабавило – по ее губам пробежала улыбка.
– И все-таки, что вы считали необходимым передать
мне? – жестом указав на место рядом с собой, вернулась она к
первоначальной теме разговора.
– Я хотел предупредить, попросить вас отказаться от
этого существа, отдалиться от него и не строить свою жизнь, рассчитывая на его
силу, о которой нам ничего не известно. Вы не должны учить его. Ведь он и
понятия не имел о возможности завладеть душой человека – именно вы научили его
этому искусству. Разве я не прав?
Шарлотту промолчала и словно задумалась.
– Значит, вы просвещаете демона, чтобы он служил вашим
целям?! – продолжал я. – Сюзанна, будь она в состоянии прочесть
демонологию, которую ей показал инквизитор, сумела бы наслать демона на
человека. Равно как и Дебора, уделяй она больше внимания книгам. Нет, эта
задача досталась вам, и то, что задумал инквизитор, осуществилось лишь в
третьем поколении! Чему еще вы хотите обучить существо, уже способное
вторгаться в души людей, вызывать бурю и превращаться в неотразимо прекрасного
призрака в открытом поле?
– Что вы имеете в виду? Какой еще призрак? –
заинтересовалась Шарлотта.
Я рассказал ей о том, что видел в деревне Доннелейт, –
о полупрозрачной человеческой фигуре среди древних камней, которая – ив этом у
меня не было ни малейших сомнений – не имела ничего общего с реальностью.
Впервые за все время нашего общения Шарлотта проявила такое внимание к моим
словам.
– Вы видели его? – недоверчиво переспросила она.
– Да, конечно, видел, и Дебора тоже.
– А вот передо мной он никогда в таком виде не
появлялся… – едва слышно прошептала Шарлотта и – уже громче – решительно
заявила: – Но тут какая-то ошибка: простушка Сюзанна считала его черным
человеком – дьяволом, как его называли, – именно в таком обличье она его и
видела.
– Но в его внешности не было ничего ужасного –
напротив, он выглядел скорее красивым.
Шарлотта в ответ лишь озорно рассмеялась, и глаза ее
неожиданно вспыхнули живым огнем.