Глобалия - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Кристоф Руфин cтр.№ 105

— Он по уши влюблен, так что вряд ли представляет опасность.

— Это пока, — возразил Гленн, желая показать, что способен предугадывать события. — Но потом они накрутят друг друга, распалятся и снова отправятся воевать.

— У этих болтунов-бунтарей дело никогда не заходит слишком далеко.

Не могло быть и речи о том, чтобы пускаться в долгие препирания с подчиненным такого ранга. Гленн решил, что пора закругляться.

— Удачи, Говард, — произнес он, показывая, что разговор окончен. — И сообщите нам, если будут новости.

Гленн нажал на кнопку, и связь прервалась.

— Спутник обнаружил повозку и гроб, — сообщил Веласко.

— Очень хорошо. Не теряйте ее из виду. Я хочу убедиться, что эта парочка действительно навсегда исчезнет в Недоступных Землях.

Все шло как нельзя лучше. Тут Гленн заметил Пенелопу из политического сектора, которая только что уселась за стол напротив него. Слегка расправив плечи и выпятив грудь, он широко улыбнулся.

— Скатертью дорога, дорогой Байкал, — весело сказал Гленн.

Хороший начальник всегда найдет повод немного пошутить с подчиненными, чтобы поднять настроение.

* * *

В ТОТ ДЕНЬ в Глобалии отмечали День детей. Никто не знал, как организаторы праздника умудрялись раздобывать их в таком количестве. Однако это чудо повторялось каждый год. В большинстве своем дети прибывали из удаленных районов, где над рождаемостью еще не был установлен полный контроль. Некоторых доставляли из Анкориджа и других центральных интернатов. В Европе имелось всего одно такое заведение, затерянное в карельских лесах, в Африке — два, на границе пустыни Чад и в районе Великих озер, в Азии — три, однако расположение последних держалось в тайне. Главное, что на время празднования каждой безопасной зоне предоставлялось по ребенку.

В то утро под гигантским стеклянным куполом, закрывавшим Шанхай, по главной улице старинного города двигалась веселая процессия. Мальчик лет шести шагал под балдахином, который гордо несли четверо мужчин с большим будущим. Он был одет или, вернее сказать, наряжен, в кричащий разномастный костюм, который в течение нескольких недель шили и разукрашивали к празднику женщины, объединившиеся в специальные швейные клубы. Была разработана обширнейшая программа, согласно которой ребенок, король дня, совершал замысловатое шествие по городу, в то время как остальные, кривляясь и сюсюкая, воздавали ему шумные почести и осыпали бурными ласками. Праздничную церемонию щедро спонсировали крупные марки косметики, производители диетического питания и спортивно-оздоровительные комплексы, в первую очередь, конечно, сеть клубов «Вечная молодость». Демонстрировавшиеся при этом рекламные ролики и даже целые спектакли, в которых играли энтузиасты-добровольцы, воспевали прекрасную юность. Разумеется, молодость и детство представали здесь не в своей первозданной дикости, а искусно имитировались людьми весьма преклонного возраста, обретая тем самым утонченные, цивилизованные формы. Таким образом, детство переставало восприниматься как краткий период, некое навсегда утраченное состояние, которое взрослые должны оплакивать всю оставшуюся жизнь. Напротив, оно превращалось в идеал, высшую и позднюю ступень развития, достижимую для каждого, кто приложит к этому долгие усилия.

Ребенок, которого с процессией проводили по улицам города, являл собой не столько пример для подражания, сколько своеобразный антиидеал. По мере того как день приближался к концу, малышом овладевали усталость и плохое настроение, он начинал кривить губы, хныкать, плакать, с трудом передвигая ноги. Всем становилось ясно, что он меньше всего подходит для того, чтобы воплощать те качества, которые якобы присущи юности. Вокруг него хлопали в ладоши и улыбались неутомимые столетние мужчины и женщины, доказывая, что именно они, и никто другой, по-настоящему молоды и полны сил. К концу вечера уже никто не сдерживал желания надавать подзатыльников рыдающему сопляку. Его быстренько отправляли обратно в интернат или к подозрительным личностям, которых угораздило произвести его на свет. Праздник заканчивался поздно ночью безудержным весельем, которое уже не портило присутствие малолетнего чужака.

Но в тот день было еще только три часа пополудни. Ребенок, доставшийся шанхайской безопасной зоне, пока еще смущенно улыбался среди полуобнаженных девяностолетних граждан, бьющих в барабаны и извивающихся в танце вокруг него. На маленьком герое красовалась искусно сшитая шапочка, с которой свисали два медных бубенчика. Патрик встретился с ним взглядом, когда кортеж проходил мимо кафе, где он сидел за столиком.

— Бедный парнишка, — подумал историк.

По своей воле Патрик ни за что бы ни стал присутствовать на подобном празднестве. Историк задумался над этим противоречием: трудно было найти более искреннего защитника Глобалии, чем он, однако большинство обычаев этой страны вызывало у него отвращение.

По каким-то непонятным причинам местные власти установили в городе довольно низкий уровень климати-зации. Патрик, утром того же дня прилетевший из Лос-Анджелеса, слегка дрожал. Конечно, его одежда была снабжена терморегулятором, который позволял легко скомпенсировать разницу в температуре. Но холод этот был скорее психологического, чем физического порядка. В своей цветастой рубашке, с повадками калифорнийского плейбоя, Патрик неуютно чувствовал себя посреди этой чужой ему толпы. Не таинственность или необычность приглашения взволновали Патрика, давно уже привыкшего к сумасбродным выходкам дяди. У него появилось предчувствие, что Альтман хочет сообщить какую-то важную новость, которая, быть может, круто изменит его жизнь. Как всегда накануне нового жизненного этапа, Патриком овладело меланхолическое расположение духа.

Толпа, шествовавшая по улице, была охвачена единым порывом. Этот праздник всегда пользовался огромным успехом. В отличие от большинства других, за исключением, может быть, только Праздника дождя, он находил глубокий, искренний отклик в душе каждого глобалийца.

Патрик всматривался в лица участников процессии. Большинству из них можно было только ужаснуться. Все они выражали ненасытную алчность, омерзительное самодовольство. Но прежде всего в глаза бросалось болезненное напряжение, выдававшее вечную неудовлетворенность. В душах людей, которые оказались во власти глобалийской системы, зияла бездонная пропасть.

Их раздирали желания, мучил неутолимый голод, они жаждали поглотить все, что только могла предложить коммерческая машина, но неспособны были насытиться. В их взглядах читалась прирученная свирепость, которая в этом торгашеском мире уже ни для кого не представляла опасности. В какой-то мере Глобалия нейтрализовала темные стороны человеческой натуры, обратив их против самих людей. Те, кто в прежние времена стал бы палачом, инквизитором или жестоким тюремщиком, отныне не пытали никого, кроме самих себя. Единственным орудием пытки служила раздутая до предела алчность, мучительное желание обладать. Несомненно, это был лучший из возможных миров.

«Конечно, если не жить в нем самому», — подумал про себя Патрик, глотая нейтрализованный кофе, безвкусную черную бурду, очищенную от всех токсичных веществ.