– Верно. А я велел, чтобы о состоянии пациентки извещали
первым делом меня, чтобы сведения о ней не выдавались никому ни под каким
предлогом и чтобы к ней не допускали посетителей до тех пор, пока я лично не
осмотрю больную. Это больница, и распоряжения здесь отдает только врач.
– Что ж, это даже очень хорошо, – одобрил Мейсон. – А
насколько крупные неприятности я вам доставил бы, если бы потихоньку пробрался
в палату и побеседовал с ней до прихода полиции?
– Вы доставили бы мне тем самым огромные неприятности, –
отрезал доктор Уиллмонт. – И вы сами знаете это не хуже меня. Это поставило бы
в сложное положение лично меня и отразилось бы на репутации всей больницы.
Конечно, в некоторых случаях у меня просто не остается иного выбора, как
пренебречь полицейскими инструкциями, но тогда я лично беру на себя всю
ответственность и руководствуюсь исключительно заботой о здоровье пациента.
– Я с глубоким пониманием отношусь к вашей позиции и
разделяю ваши взгляды на профессиональную этику, доктор, – улыбнулся Мейсон. –
Но ведь, с другой стороны, вы знаете все тонкости работы больницы, я – нет. Ну
так как бы мне поговорить с Эстер Дилмейер раньше полиции, чтобы при этом не
поставить вас в сложное положение?
– Вам пришлось бы сделать это без моего ведома, – не
раздумывая, ответил доктор Уиллмонт.
– И так, чтобы об этом не узнала дежурная медсестра?
– Совершенно верно.
– И, насколько я понимаю, вы дали персоналу однозначные
указания на сей счет?
– Именно так.
Мейсон закурил.
– Я вскоре вызову дежурную медсестру к себе, – продолжил
доктор Уиллмонт, – чтобы ознакомить с клиническими данными больной.
Интересующая вас пациентка находится в палате номер триста девятнадцать. Затем
я отправлю сестру в нашу местную аптеку, чтобы получить там назначенные
лекарства. Препараты будут таковы, что для их изготовления понадобится
некоторое время. Так что сожалею, но я не могу допустить вас к больной, это совершенно
невозможно. Пройдите сюда, пожалуйста.
Взяв Мейсона за руку, Уиллмонт подвел его к столику, за
которым сидела медсестра, и сказал хорошо поставленным голосом, обращаясь к
ней:
– Ни один посетитель не должен быть допущен к мисс Дилмейер,
прежде чем с ней побеседуют люди из полиции. А полиция будет говорить с ней
только тогда, когда я дам на это свое разрешение.
– Хорошо, доктор, я все поняла, – кивнула женщина.
Доктор Уиллмонт повернулся к Мейсону:
– Сожалею, мистер Мейсон, но сами понимаете…
– Благодарю вас, доктор, – отозвался Мейсон. – Мне ясна ваша
позиция. Тогда, может быть, хотя бы скажете, когда я смогу ее проведать?
Уиллмонт решительно покачал головой:
– Мне нечего вам сказать на этот счет, сэр. В этом деле я
выступаю только как врач. Как только она будет в состоянии принимать
посетителей, я немедленно извещу об этом полицию. И тогда, если, конечно, ее
здоровье снова не окажется под угрозой, я уже не смогу решать, кто и когда
должен с ней встречаться. Данный вопрос будет находиться в ведении властей. До
свидания, мистер Мейсон.
– До свидания, доктор, – попрощался Мейсон, поворачиваясь и
делая вид, будто собирается уходить.
Доктор Уиллмонт стремительной пружинящей походкой направился
к лифту. Мейсон же покорно зашагал к выходу, завернул по пути в телефонную
будку, подождал, когда медсестра за столиком отвернется, после чего пробрался к
лифту, поднялся на третий этаж и разыскал палату Эстер Дилмейер. Не сбавляя
шагу, он прошел мимо и дождался в коридоре, пока наконец не увидел, как из
палаты вышла медсестра с карточкой, укрепленной на планшете. Выждав некоторое
время, он вернулся обратно и вошел в палату.
Эстер Дилмейер сидела на кровати, осторожно потягивая
горячий кофе. Она подняла на него глаза и сказала:
– Привет.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Мейсон, подходя поближе
и присаживаясь на краешек кровати.
– Пока еще сама не знаю. А вы кто?
– Мое имя Мейсон.
– Перри Мейсон?
– Да.
– Значит, теперь я ваша должница. Ведь вы спасли мне жизнь.
– Я сделал все, что было в моих силах, – скромно сказал
Мейсон.
– Наверное, разыскать меня было непросто?
– Да уж, пожалуй.
– Какой кайф! Кофе просто замечательный. У меня сейчас такое
чувство, как будто я спала целую вечность.
– У вас есть какие-либо соображения насчет того, кто мог
послать вам эти конфеты? – спросил Мейсон.
Она замялась.
– Смелее, – подбодрил ее Мейсон.
– Ну, я подумала, что… ну, то есть вообще-то я никого не
обвиняю, но…
– Продолжайте.
– Ну, короче говоря, я познакомилась с одной молодой
женщиной, которая показалась мне такой… такой… ну, порядочной, одним словом.
– Это была мисс Фолкнер?
– Да, это была мисс Фолкнер. Хозяйка сети магазинов «Фолкнер
флауэр шопс».
– Я знаю.
– Ну так вот, она сказала, что к моему платью очень подойдут
орхидеи, и прислала мне несколько штук.
– И что было потом?
– Мне же уже давно надоело заниматься тем, чем я занималась,
и я решила подыскать себе что-нибудь поприличнее в смысле работы. Я ведь
вкалываю в «Золотом роге». Там меня называют «хозяйкой», однако моя работа
заключается в том, чтобы «раскручивать» богатеньких мужичков, заставлять их
тратить деньги, повышая тем самым благосостояние владельцев заведения.
Мейсон кивнул.
– Ну, в общем, я поехала домой, а минут через десять
посыльный принес коробку конфет. Я открыла их и обнаружила, что внутри лежит
точно такая же карточка, как и в коробке с орхидеями.
– И почерк был тот же? – уточнил Мейсон.
– Я особенно не приглядывалась, но выглядела она очень
похоже, и инициалы, да и все остальное…
– Что вы сделали потом?
– Шоколадные конфеты со сливочной начинкой – моя слабость, я
люблю их больше всего на свете, – сказала она, улыбнувшись. – Настроение у меня
было паршивое, и я поехала в город.
– А потом?
– Потом я почувствовала себя как-то странно. Сначала я
подумала, что это обыкновенная усталость, но на час у меня была назначена
встреча с вами в вашей конторе, а потому я понимала, что спать мне нельзя. Если
бы не эта встреча, я, скорее всего, просто отключилась бы, так ничего и не
заподозрив, но тогда я изо всех сил старалась не заснуть. А потом вдруг поняла,
что это не просто усталость. Меня накачали какой-то дрянью. Просто страшно
вспомнить, ценой каких чудовищных усилий мне дался тот последний разговор с
вами по телефону. Вашего голоса я совсем не помню. Я пыталась говорить,
засыпала между фразами, заставляла себя открыть глаза, но они тут же снова
слипались. Казалось, что наш разговор длится целую вечность.