Солнечные часы - читать онлайн книгу. Автор: Софи Ханна cтр.№ 19

– Я сам по себе, – добавил ты. – Только я и мой грузовик. Куда лучше, чем все эти комми.

Я не знала, что ты против коммунистов. За все время, что мы знакомы, ты вообще единственный раз коснулся политики. Мне было интересно, с чего вдруг, но я не спросила, чтобы не тратить последние минуты свидания.

– Вы пожелали встретиться именно со мной или сержантом Зэйлер, – говорит Уотерхаус. – Почему? Я думал, вы пришли по поводу Роберта Хейворта.

– И не ошиблись. Роберт и есть тот человек, который меня изнасиловал.

Ложь дается легко. Мною владеет безумная, мощная уверенность, что отныне все пойдет по моим правилам. Кто меня остановит? У кого хватит фантазии постичь безграничные возможности моей фантазии?

Такой уж я человек – способна на то, о чем другие и помыслить не могут.

Внезапно холодею от жуткой мысли.

– Неужели я опоздала? – спрашиваю Уотерхауса.

– В каком смысле?

– Я имею право заявить об изнасиловании трехлетней давности?

– Вас изнасиловал Роберт Хейворт? – Констебль Уотерхаус мне не верит и не пытается этого скрыть.

– Да.

– Человек, в которого вы влюблены и который влюблен в вас. Тот самый, с которым вы встречаетесь каждую неделю в мотеле «Трэвелтел» станции техобслуживания Роундесли-Ист-Сервис?

– Вчера я солгала. Извините.

– Все вами сказанное было ложью? Между вами и мистером Хейвортом нет любовных отношений?

Я изучила веб-сайты о насилии и знаю, что некоторые женщины не могут порвать сексуальную связь со своими насильниками, но играть роль больной на всю голову бабы – чересчур даже для меня. Следовательно, выбора нет. Я подтверждаю:

– Да. Все, что я вчера сказала, – ложь.

Уотерхаус по-прежнему не верит. Вероятно, для него я слишком сдержанна. Почему проявление эмоций на людях считается у нас нормальным явлением?

– Вот как? А зачем вам лгать? – Таким тоном киношные полицейские допрашивают подозреваемых.

– Поначалу я не была уверена, что хочу сообщать об изнасиловании. – Снова и снова я повторяю слово, которого избегала три года. С каждым разом оно дается все легче. – И я решила нагнать на него страху. Подумала – приедет полиция, назовут мое имя, и он напугается до смерти.

Уотерхаус молча сверлит меня взглядом. Ждет, когда броня невозмутимости треснет и обрушится к моим ногам.

– А сегодня передумали, – наконец говорит он. – Почему?

– Осознала всю глупость своего плана – подменить собой закон невозмож…

– Тридцатое марта 2003 года. Долго же вы ждали.

– Три года – не срок. Спросите любую жертву насилия. Я много месяцев не могла оправиться от шока. В таком состоянии в полицию не обращаются.

На каждый вопрос Уотерхауса я отвечаю быстро и монотонно, как робот. И мысленно принимаю собственные поздравления с тем, что хватило ума не подвергать себя этому испытанию три года назад.

Уотерхаус с видимой неохотой выдвигает стул из-за стола и садится напротив меня.

– Вчера вы были убедительнее, чем сегодня. Мистер Хейворт сообщил вам о разрыве и вы таким способом решили его покарать?

– Нет, я…

– Вы в курсе, что намеренно ложное обвинение в изнасиловании – серьезное преступление?

Его взгляд приклеен к листку бумаги, исписанному бисерным почерком, мельче я не видала. Мне ничего не удается прочитать. Открываю рот, чтобы ответить, – и сдерживаю себя. Надо остановить этот шквал вопросов. Уотерхаус вошел в ритм, как игрок в пинг-понг, отбивающий шарик раз за разом. Я достойна уважения и щепетильности. Моя ложь касается одной-единственной детали. Достаточно заменить тебя человеком, имени которого я не знаю, зато лицо до сих пор ясно вижу в потных кошмарах, – и история изнасилования будет стопроцентной правдой. А значит, я заслуживаю лучшего отношения.

– Уверяю вас, я в курсе. И довожу до сведения, что пожалуюсь вашему начальству, если вы не прекратите смотреть на меня и обращаться со мной как с куском дерьма. Я стараюсь быть абсолютно откровенной. За вчерашнюю ложь принесла извинения и объяснила ее причину. Сейчас я здесь для того, чтобы заявить о более серьезном злодеянии, чем ложное обвинение в насилии, – мы ведь оба знаем, что неофициальная иерархия преступлений существует. Понимаю, в связи со вчерашним вы относитесь ко мне предвзято, однако прошу вас сосредоточиться на моих словах – что бы вы там обо мне ни думали.

Уотерхаус поднимает глаза. Не могу понять – он зол, напуган, удивлен? Я продолжаю:

– Давайте я облегчу нам обоим жизнь. Я могу доказать, что говорю правду. Существует такая организация, «Расскажи, чтобы уцелеть». У нее есть веб-сайт. На странице под названием «Истории выживших» опубликовано мое письмо от восемнадцатого мая 2003 года. Все истории пронумерованы. Мой номер семьдесят второй. Я не подписывалась, поставила только инициалы Н. Д.

Уотерхаус строчит на листочке. Закончив, поднимается со словами «Подождите здесь» и хлопает дверью. Я остаюсь одна в тесной голубой клетке.

Тишину нарушают твои слова, я слышу их отчетливо. Констебль Уотерхаус для меня никто и ничто. Он чужой, незнакомец. Я помню, что ты говорил о незнакомцах в день нашей первой встречи, когда ты принял мою сторону в моей стычке с человеком по имени Брюс Догерти – еще одним чужаком, идиотом.

– Вы его не знаете, он не знает вас, – сказал ты. – И потому он не может вас обидеть. Лишь самые близкие люди заставляют нас страдать. – Вид у тебя был смятенный – казалось, ты пытаешься от чего-то отгородиться, отогнать неприятные мысли. Мы еще не были достаточно знакомы, и я не рискнула спросить, кто из близких людей заставлял тебя страдать. – Поверьте, я знаю, о чем говорю, – добавил ты. – Только ваши любимые находятся на расстоянии боли. Слишком близко.

Память о пережитом обожгла меня, и я с жаром выпалила:

– Хотите сказать, чужак не может причинить мне боль?

– Если боль не ощущается как нечто глубоко личное – она не так страшна. Она не связана напрямую с отношениями между вами и обидчиком. Ее можно сравнить со стихийным бедствием – землетрясением или потопом. Тонуть во время наводнения, конечно, радости мало, и все-таки это не предательство. У случая и обстоятельств нет собственной воли. Они не могут предать.

Только сейчас я поняла, что ты имел в виду. Констебль Уотерхаус так себя ведет по долгу службы. Подвергать сомнению каждое мое слово – его работа. Лично ко мне это не имеет отношения. Я для него слишком далека.

Интересно, что ты сказал бы про чужаков, которые проявляют доброту – улыбаются мне на улицах, а если случайно толкнут, бормочут: «Извини, радость моя!» Если ты испытал на себе намеренную жестокость, то до конца дней будешь поражаться малейшему проявлению доброты. Я отчаянно благодарна за любое ласковое слово, которое человеку ровным счетом ничего не стоит, за то, что кто-то счел меня достойной улыбки или извинения. Должно быть, меня каждый раз сражает контраст. Никогда не привыкну к тому, что непредсказуемое благородство и непредсказуемое зло существуют в одном и том же мире, едва соприкасаясь.