Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни - читать онлайн книгу. Автор: Ирэн Роздобудько cтр.№ 42

— Не грусти, — шептала она мне в таких случаях, — ты для меня — гораздо больше! Ты же знаешь, как это бывает…

Что я мог ответить? Все было ясно без слов.

Ну вот, я почти все вам рассказал. Остается последнее — то, почему она здесь…

…Год назад я пришел к ней и не застал дома. Приходил еще раз, и еще. Потом стал приходить утром и вечером ежедневно. Мне никто не открывал. Я испугался, представлял себе самое страшное: она лежит там без сознания или мертвая. Ломать дверь я не имел права, поэтому побежал в ЖЭК. Новость, которую мне сообщил начальник, была ошеломляющей: квартира продана, со всем, что в ней есть, а жилица куда-то переехала. Теперь ему каждый день надоедают разные люди, спрашивают, куда она могла деться.

Слава богу, что я, пожалуй, единственный из всех ее знакомых, знал ее родителей. Но от них пользы было мало: они знали номер ее телефона, и то только потому, что он сохранился в памяти автоответчика. Судя по цифрам, это была некая окраина. Все это ужасно удивляло и волновало меня. Я использовал свое служебное положение, и соответствующие органы добыли адрес, который вычислили по этому номеру.

Я поехал туда. Это действительно было бог знает где, в районе пятиэтажных «хрущевок».

Я долго кружил по грязными улицами, пока не отыскал нужный мне дом. Позвонил в дверь. Никто не открыл. Но я не собирался так просто развернуться и уйти. Предвидя такую ситуацию, прихватил с собой инструменты и минут через пять смог отпереть несложный замок.

Меня ждала удручающая картина: она лежала на полу посреди маленькой темной комнаты и, кажется, совсем не дышала. Странным было и то, что она изменила внешность — коротко подстриглась и выкрасилась в черный цвет, лицо стало таким худым, что узнать ее было довольно трудно.

Я отнес ее на кровать, растер руки и ноги, бросился на кухню в поисках чего-нибудь съестного и с ужасом обнаружил, что холодильник совершенно пустой. Перед тем как выскочить в ближайший магазин и аптеку, насильно влил сквозь стиснутые губы несколько ложек теплой воды. Вызвал «скорую»…

Через несколько часов она немного пришла в себя, и я предложил ей выпить бульон, который успел сварить, пока она спала после медицинских процедур.

Она была абсолютно отсутствующая и не отвечала ни на один мой вопрос.

Когда я подносил воду, зубы ее стучали о край стакана.

— Зачем, зачем ты это со мной сделал? — вдруг сказала она.

— Что именно, солнышко? — спросил я, понимая, что она не в себе. — Успокойся, девочка, все будет хорошо.

Она прижалась к моей груди, вцепилась в воротник.

— Это не могло быть моей жизнью! — шептала она. — Я устала. Я больше не могу… Я — бездарь, я — ноль, я — ничто! Мне больше нечего сказать. Я — курица! Курица!

— Ты ошибаешься. У тебя есть все условия, чтобы жить дальше. Зачем же все рушить?

Она посмотрела на меня взглядом, от которого мне стало грустно и страшно.

— Запомни, — сказала глухим голосом, — все УСЛОВИЯ, которые выставляют извне, не пригодны для жизни! Я ненавижу условия!

— Чего же ты хочешь? — пытался понять я.

— Я хочу… на необитаемый остров. Ты можешь устроить это для меня? Нет? Тогда пошел вон! Вон! Вон! — закричала она.

— Ты действительно устала. — Я пытался успокоить ее, гладил по стриженой голове, как ребенка. — Это обычный кризис. Так бывает. Позволь мне забрать тебя отсюда! Что ты надумала, зачем тебе эта убогая халупа?! Ты сильная и умная. Ты не курица, ты моя львица, мой любимый котеночек…

Но она будто не слышала меня.

— Вечная Радость за малое испытание на Земле.

Это были последние слова, которые я слышал от нее. Потом она уснула.

То, что она сказала, было последней строкой из «Мемориала» Блеза Паскаля.

* * *

— Это все, — закончил свой рассказ Витольд. — Остальное вы знаете.

Был уже второй час ночи. Но оба собеседника не заметили, как пролетело время. Они даже не включили свет — так и сидели, окутанные уютной темнотой. Только через щель внизу двери проникал в кабинет тонкий и острый меч света из больничного коридора.

— Я уже понял, что вы человек неординарных действий, — сказал врач, — но почему вы решили устроить ее именно сюда? Почему просто не положили на обследование в лучшую, возможно, зарубежную клинику? Каких результатов вы ждете?

Витольд пожал плечами:

— Понимаете… У нее всегда был какой-то непостижимый для меня интерес ко всякого рода отклонениям от нормы. Мы много об этом говорили. А когда она так сильно изменилась, я подумал, что ей нужны новые впечатления. Такие, каких у нее еще не было. Но выбрать что-то казалось мне невозможным — она не была разве что на Луне. К тому же я догадался, о чем она думает, ведь знал ее довольно хорошо. Ей казалось, что она все эти годы жила не своей жизнью. В том была толика правды, ведь если бы мы не встретились… Как знать… Порой этот вопрос смущал меня тоже. Тогда я и подумал о больнице. Здесь она могла бы начать все с нуля, попробовать себя в новом качестве и наконец понять, где настоящая жизнь: перед камерой на Каннском фестивале или в убогих стенах приюта для больных… Я надеялся, что она придет в себя.

Но окончательный замысел был более сложным: я думал, что необычная работа и общение с людьми, чья психика нарушена и которые всегда интересовали ее, выведут ее из творческого кризиса, дадут новые темы и она снова начнет писать.

— А вам не кажется, что это — ваш очередной эксперимент? — вдруг спросил врач, и Витольд дернулся, как от удара.

— О господи, — тихо сказал он, — неужели я обречен на такие поступки по отношению к ней? Что будет, если она об этом узнает?

Вид у него впервые стал несчастный, беспомощный.

— Не узнает. Вас здесь видела разве что моя секретарша, — успокоил его врач. — Сейчас вы уйдете отсюда, а в случае необходимости мы можем встретиться в другом месте. Хорошо?

— Хорошо, — послушно сказал Витольд и вопросительно посмотрел в темноту на силуэт своего собеседника. — Но ведь вы не сделали никаких заключений. После того, что вы услышали, мне хотелось бы знать…

— Мне нужно поразмыслить, — задумчиво сказал доктор. — Теперь я не уверен, что речь идет об аутическом состоянии. И вообще не уверен, что речь идет о болезни. А еще я думаю, что вы преувеличиваете вашу роль в ее жизни. Она бы всего добилась сама. Поверьте: кесарю — кесарево.

«С тех пор как я начала видеть внутреннюю сущность вещей, все внешнее вызывало у меня только грусть или смех. Я даже не знала, какому из этих двух состояний отдать предпочтение. Особенно эта сущность обнажалась на крупных мероприятиях, на которых я провела первую (считаю ее бессмысленной) часть жизни.

Во время таких мероприятий — презентаций, фуршетов, party, приемов, фестивалей и т. п. — я выходила из себя, и мне приходило в голову, что толпа — это быдло, биомасса. Потная, краснорожая, бесстыжая, не способная взглянуть на себя со стороны. Если бы вдруг все присутствующие подчинились игре под названием „Замри!“, то, пожалуй, ужаснулись бы.