Но нет, полковник Джеймс состоял в «Ксениаде».
Спасибо хоть знакомство произошло не в их Шумном зале. Нас препроводили в заброшенный, продуваемый сквозняком флигель, который, насколько я понял, звался Холодным залом.
Профессор обмолвился, что брат ещё не в отставке, но не уточнил, в каком именно полку тот служит. Я (непонятно почему) вообразил более молодую, статную и загорелую версию знакомого мне Мориарти. Волосы погуще, грозные усы, мундир, воинственное рвение. Возможно, полковник измышляет сокрушительные упреждающие удары по противнику (я твёрдо верю: всегда лучше нанести такой удар первым) с тем же безжалостным хитроумием, что и мой работодатель — преступления.
Но брат профессора оказался сутулым, с желтоватым лицом и впалой грудью. Одет он был словно захудалый чиновник, который давно оставил всякие надежды на повышение. К тому же мучился от нескончаемой простуды и, видимо, регулярно и безуспешно пользовался разного рода припарками и компрессами. Его жалкие усы напоминали трёхдневную щетину, по случайности избежавшую бритвы. Полковник родился на семь лет позже профессора, а вид у него был — в гроб краше кладут.
С первого взгляда я понял: нога Джеймса Мориарти никогда не ступала на поле брани. На вопрос о месте службы он буркнул нечто вроде: «Снабжение». Вероятно, не солдат, а тыловая крыса — занимается доставкой сапог, мясных консервов и тех самых пропитанных коровьим жиром бумажных гильз, из-за которых происходят индийские восстания. Как обычно, я поспешил с выводами. И не в последний раз. Хотелось бы сказать, что с того времени я поумнел, но увы.
Итак, с любезностями было покончено.
— Джеймс, это насчёт Джеймса.
— Мой младший брат заведует железнодорожной станцией на западе Англии, — пояснил профессор.
— Станция Фэл-Вэйл, в Корнуолле, — добавил полковник.
— Там он не причинит никакого вреда.
— Это ты так считаешь, Джеймс.
— Да, я так считаю, Джеймс.
Голова профессора по-змеиному качнулась из стороны в сторону. О ужас, голова полковника тоже. Так это у них семейное! Мориарти стояли друг против друга и дёргали головами, словно две перуанские ламы, собравшиеся посостязаться в плевках на дальность. У меня даже руки свело от страха. Неужели передо мной в смертельной схватке сошлись две несгибаемые воли или это какой-то вид коммуникации, недоступный простым смертным? Братья гнули шеи несколько минут кряду.
Интересно, можно ли в этом клубе раздобыть выпивку?..
Наконец Джеймсы бросили валять дурака.
— Джеймс обязан своим местом моему влиянию, — сказал полковник.
— Задолжал вам станцию? — уточнил я.
— Как я и говорил… Полковник Моран, это была… как вы их называете? Шутка?.. Мне немало пришлось потрудиться, чтобы Джеймс оказался там, где он есть. Полагаю, он не слишком доволен, что вряд ли тебя удивит.
— Джеймс редко бывает доволен, — снова пояснил профессор.
Я неуверенно пожал плечами.
— Джеймс, Джеймс попытается втянуть в это дело тебя. Он постоянно старается стравить нас. Помнишь, как его исключили из «Грейфраерса»?
— Тот случай мы с тобой вряд ли забудем.
— Безусловно. На этот раз ты не должен вмешиваться. Я настаиваю. Ничего хорошего не выйдет. Джеймс ведёт себя взбалмошно и безответственно. Как всегда.
— Странно, полковник, зачем вы тогда использовали своё влияние, чтобы раздобыть ему место? — вмешался я.
Интересно, а как вообще офицер, ответственный за «снабжение», мог выхлопотать место начальника станции?
— Кровь не водица и даже не уксус, полковник, — отозвался полковник.
— Ваша правда, — поддакнул я с видом истинного недоумка и ханжи.
— Джеймс, Джеймс обратится к тебе. — Мориарти впился глазами в старшего брата. — Но ты его не послушаешь. И все мы только выиграем. Я достаточно ясно выразился?
— Кристально ясно, Джеймс.
— Превосходно. Тогда пошёл к чёрту, Джеймс. Возвращайся к своим лекциям и студентам.
С этими словами полковник развернулся и удалился в Шумный зал. Я с изумлением понял: нас только что бесцеремонно выставили вон.
Лицо моё горело. Выражение профессора Мориарти нисколько не изменилось.
— Мориарти, а ваш брат… полковник… догадывается об истинном роде ваших занятий?
— Джеймс не самый сообразительный в нашей семье. — Профессор склонил голову набок и улыбнулся весьма неприятно.
Мориарти близко к сердцу принимал любые грубые замечания. Последним его посылал к чёрту некий грабитель. Мы заплатили ему за взлом сейфа, в котором лежали важные документы, а он обнаружил там ещё и драгоценности. И решил не делиться. Неделю мерзавец провёл в подвале на Кондуит-стрит, потом то, что от него осталось, мы выкинули в Темзу. К тому времени он был уже несказанно рад подобному концу.
— Хотите, я убью его? Задаром? Мориарти, позвольте сделать вам такую любезность — отплатить за… хм… годы дружбы. Голыми руками?
Профессор на мгновение задумался.
— Нет, Моран. Пока нет. Это дело ещё не закончено.
— Ну, обращайтесь в любое время. Можете на меня положиться.
— Да, Моран, я всегда это знал.
Интересные новости. Мориарти положил ледяную руку мне на плечо. Чрезвычайно необычный жест с его стороны. В последний раз, пустившись в подобные сантименты, он подсунул мне проклятую жемчужину Борджиев. Так что я на всякий случай проверил карманы. Но профессор так углубился в размышления, что ничего не сказал.
Видимо, на него напало уныние.
Так часто бывает после свидания с роднёй.
II
На Кондуит-стрит нас дожидалась телеграмма. От третьего Джеймса Мориарти. Профессор прочёл её и передал мне.
ДЖЕЙМС ФЭЛ-ВЭЙЛ ДЕРЖИТ СТРАХЕ ИСПОЛИНСКИЙ ЧЕРВЬ НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ ДЖЕЙМС.
Я вернул профессору телеграмму.
— Червь? — повторил тот. — И что, бога ради, я должен сделать?
— Исполинские черви — заковыристая штука, — после минутного размышления вздохнул я. — Трудно определиться с подходящим ружьём. И трудно решить, куда именно стрелять. Тут, скорее, подойдёт острый малайский кинжал. Нужно покромсать тварь на мелкие кусочки, именно на мелкие: иначе каждая отсечённая часть начнёт ползать сама по себе — и вместо одного огромного червя получим дюжину средних.
Я знал, о чём говорю: сталкивался в Южной Африке с червями длиной в шесть футов и с пастью, усаженной острыми, акульими зубами. Похожи на бледных бескостных питонов. Прогрызают насквозь горную породу, не говоря уже о человеческой плоти. Если не заметить хищную дрожь или розово-коричневую сердцевину в полупрозрачной бледной трубке, можно принять тварь за отрезок каната или шнур от звонка.