– В смысле?
– Со вчерашнего вечера ничего не ела, а тут – какой-то кусочек торта.
Я даже не подумал об этом. – Кей обычно выглядит наивной и счастливой, но сейчас она недовольна. Это притом, что мои родители так великодушно пожертвовали собой.
Однако о происшедшем рассказывать я пока не стал. Чтобы подробно все растолковать, потребуется время. Поэтому пусть Кей пока радуется, что призраки исчезли. На самом деле мне ее не в чем упрекнуть. Стыдно за себя – за то, что я пытался на халяву обрести в ней свое счастье. Я стыдил себя за то, что уже на следующий день после исчезновения родителей сижу рядом с такой красивой женщиной.
– Хочу тебя предупредить, – сказал я.
– Ой, страшно, – улыбнулась Кей. – Не пугай.
– Мой первый брак не состоялся. К тому же и отец из меня, судя по всему, никудышный. Наверное, я не достоин твоей любви.
– И что?
– Не питай иллюзий.
– Каких?
– Не знаю. Я не могу отделаться от мысли: почему именно я? Иногда думаю, что ты меня совсем не знаешь.
– Нет людей без иллюзий.
– Это так. На самом деле я никчемный человек. Знай это.
– То есть ты хочешь, чтобы я сказала: «Мне хорошо и с таким»?
– Пожалуй.
– Так нечестно. Раз никчемный, перестань им быть. А то хочешь, чтобы я приняла тебя таким, как есть? Самоуверенно.
Именно так. Как бы ни одобряли мое самоотрицание исчезающие родители, от женщины этого требовать нельзя.
– Ты вот так говоришь, будто… – усмехнулась Кей.
Тем временем принесли кофе с тортом. Кей потупила взгляд, ожидая, пока хозяйка уйдет. Какая она все-таки красивая.
– Ты вот так говоришь, будто…
– Что?
Кей кивнула.
– … я кажусь эдакой женщиной…
– Кажешься. Умной, красивой, привлекательной. Ты сама в себе.
– Пожалуй, я показываю тебе только свои лучшие стороны. А вот грудь, например, прячу.
– Не хочу себя принижать, но даже со всеми достоинствами мне до тебя далеко.
– Мои отрицательные стороны – ужасны. Просто гремучая смесь!..
– Мои тоже.
– И я не в силах устоять перед худшими из них. И хочется саму себя… – Кей замялась, подбирая слова, – … стереть с лица земли.
Эти слова – как свежи они у меня в памяти… А вдруг Кей прямо сейчас возьмет и исчезнет, испугался я.
– Нельзя так говорить.
Кей кивнула. Вглядываясь в ее четкий профиль, я понял, что счастлив: уж Кей-то без сомнения существует.
* * *
На обратном пути я сказал:
– Хочу посмотреть твою комнату.
– Конечно, – тут же ответила она и замолчала.
– Что, беспорядок?
– Нисколько.
– Если не хочешь, можно и не сегодня.
– С чего ты взял, что я не хочу?
– Ты промолчала.
– Я просто думала. Хочешь по квартире понять мой характер? – стыдливо спросила она.
– Хочу.
– А что в этом хорошего? Бывает, куда большее счастье – встречаться, заблуждаясь.
– Тогда постоим в коридоре. Заодно пока разбросаю семена заблуждения.
– Да ладно. Я не то чтобы сгладить углы. Просто не хотелось сегодня портить ничего.
Триста пятая квартира располагалась перед трехкомнатной угловой. Даже с улицы можно было определить, что это – одна комната с кухней. Квартплата в этом районе – не самая маленькая. Наверное, ей из дому что-нибудь присылают. Интересно, как ее родители относятся к тому, что их дочери – тридцать три, и она до сих пор не замужем? Знают ли они об ожоге? Думаю, что да, но при желании от живущих в часе езды от Тоямы родителей это можно и скрыть. Возможно, она им не говорит, чтобы не вмешивались в ее личную жизнь.
– Пожалуйста, – сказала Кей, едва открыв ключом дверь.
– Что, можно?
– Я же сказала, что да. Прохладно станет не сразу, но это лучше, чем в коридоре.
Первое, что бросилось мне в глаза, – дальняя комната с татами.
– Что, в этом доме остались квартиры с татами?
– Похоже, только эта. Раньше было больше.
– В смысле, до офисов?
– Именно. Переделали, вместо татами полы настелили и сдают.
– А я думал, половину пространства занимает кровать.
Я попытался заглянуть в комнату, но тут Кей сказала:
– А вот здесь очень тесная столовая. – И развела руки, как бы обнимая пространство.
– Так чисто!
На полу из коричневой плитки стоял белый декоративный столик. На двух белых стульях лежали круглые подушки цвета индиго. В интерьер они как-то не вписывались.
– Ячменного чаю? Сюда? Или в комнату?
– Можно и в комнату.
– Пожалуйста.
В японской комнате стояли весьма недорогие по виду гардероб и комод белого цвета, низкий японский столик – предмет народного искусства. Я представлял ее комнату глазами пожилого человека, но эта, местами по-детски беспорядочная – право, она еще ребенок – обстановка, наоборот, как-то меня тронула.
Однако возможно, такая оценка скоропалительна. Когда денег не очень много, трудно просто так избавиться от купленных в двадцать лет вещей. А приспособить их ко вкусам человека, разменявшего четвертый десяток, невозможно. Да, ребенком ее уже не назовешь.
Затем я обратил внимание на две знакомые репродукции на стене.
– Это из-за них я не хотела тебя впускать, – поймав мой взгляд, сразу сказала Кей. Она готовила на кухне ячменный чай, и мне показалось, что она слегка стесняется. Но не более того.
Обе картины – японская живопись.
– Мне нравится японский стиль. Импрессионисты, там, американцы, всякие… а это мне нравится больше всего.
– Маэда Сэйсон?
[24]
– Как узнал?
– По печати.
– И что – так сразу и понятно?
– Я видел эту картину раньше.
– Оригинал намного крупнее, – улыбнулась Кей, насколько можно раскинув руки.
Там был изображен лежащий в каменном гробу древний воин. При этом картина ничуть не мрачная: внутренние стенки гроба выкрашены яркой киноварью, на воине красивая форма. Шедевр, да и только.
– А это кто?
– Тоже Сэйсон.