Чучельник - читать онлайн книгу. Автор: Лука Ди Фульвио cтр.№ 17

«Какая нежная, теплая рука», – подумал Амальди и, круто повернувшись, стал подниматься по лестнице.

А Джудитта пошла вниз, улыбаясь.

– С каких это пор старший инспектор занимается такой ерундой? – спросил Фрезе, как только Амальди переступил порог кабинета. – Хотя такую грудь ерундой не назовешь.

– У тебя что-то срочное? – перебил его начальник.

Фрезе тряхнул головой, развел руками и с блаженным стоном плюхнулся в вертящееся кресло.

– Какое блаженство! Еще чувствуется тепло этой попки!

Амальди обдал его ледяным взглядом.

– Ну?

– Я нашел один из недостающих документов по сиротскому приюту. И знаешь где? В личном деле Аугусто Айяччио.

– Кого? – рассеянно переспросил Амальди, до сих пор не в силах опомниться от своего поступка.

Дать домашний телефон незнакомой девице, возможно, истеричке, которая теперь изведет его рассказами о новых подвигах онаниста.

– Айяччио. Того беднягу, что умирает от рака… Кстати, ты его навестил?

– Да, – соврал Амальди.

– Не приходил? – спросил Фрезе у Айяччио. – Ты точно помнишь?

– Да.

– А вчера?

– Нет.

Фрезе почесал в затылке, потом заученным движением отряхнул пиджак и почистил ногти.

– У тебя перхоть есть?

– Чего нет, того нет.

– Черт! Прости, Айяччио, – буркнул Фрезе.

– Да ничего.

– Нет, правда, прости, я дурак. – Он с досадой ударил себя кулаком по толстой ляжке и поднялся с больничного стула.

– Говорю вам, ничего.

– Давай на «ты».

– Ладно.

Фрезе отошел к окну и попытался сменить тему:

– Неплохой отсюда вид.

– Да уж. Особенно хорошо видно, как растет гора мусора.

– Море, Айяччио, отсюда видно море.

– Это не море, а портовая помойка.

– Так ведь вода не из канализации. Мусор море приносит.

– Вы замечали, как заманчиво выглядит жареная курица в витрине? Золотистая корочка, лоснящаяся от жира, запах розмарина, вокруг хрустящая картошка… Замечали?

– На «ты», Айяччио.

– А наутро она в мешке для мусора. Хрящи, выцветшая кожа, кости с налипшим на них мясом… тошнотворный запах… Вы бы ни за что на свете до нее не дотронулись, верно? Как по-вашему, это одна и та же курица?

– На «ты», черт тебя возьми!

Айяччио повернулся спиной к окну, выходящему в мир, которого он никогда не понимал, для которого с рожденья был чужим. В палате воцарилась тишина. Фрезе пришел спросить его, как мог недостающий документ из папки сиротского приюта оказаться в его досье. Но на разъяснения не очень надеялся. Хотя странно, как тот документ попал в личное дело сироты. Единственного сироты в полицейском управлении, насколько ему известно. Сироты, который вырос именно в этом приюте и уцелел на том самом пожаре. Но откуда это может быть известно Айяччио? Фрезе видел перед собой еще сильную спину человека, в пятьдесят два года приговоренного к смерти. Айяччио всего на три года старше него. «Бывает», – сказал себе Фрезе, как только узнал о его несчастье. Но смотреть этому человеку в глаза – дело иное. Быть может, он вовсе и не насчет документа пришел, а просто посмотреть в глаза смерти, которой так боялся. Да, это совсем другое дело. А сам Айяччио уже не тот, каким он его помнил. Не тот, каким предстает в личном деле. Не тот Айяччио, которого он часто встречал в коридорах полицейского участка, уже не тот вялый, ко всему равнодушный агент с припухшими глазами, с которым они иногда вместе обедали.

– Я устал, – сказал Айяччио. – Устал и озяб.

– Накройся одеялом. Тебе помочь?

Не дожидаясь ответа, Фрезе подошел к кровати и хорошенько укрыл его. И заметил в вороте пижамы лиловое пятно, растекшееся по всей шее. Как язык. Ожог, давний, страшный ожог.

Айяччио закрыл глаза. Он думал о случившемся утром. Вытянувшись на постели, он приходил в себя, выныривая из кошмарного водоворота, куда его погрузили ударные дозы принятых лекарств. Казалось, язык у него стал толще и неповоротливей. Во рту было горько. Сильно болели мышцы шеи. Сколько он проспал? Кряхтя, он приподнялся и сел на постели. Развел руки в стороны, несколько раз сжал и разжал кулаки. Дыхание сбилось, он растерянно водил глазами, как пассажир скорого поезда, глядя в окошко. «Ну вот, – подумал он, – смотрю на себя со стороны». Но кто он такой и где находится – этого понять не мог. Голова как будто раздулась, мысли множились, увеличивая объем мозга, так что кости с трудом удерживали его в черепной коробке. Он понял, что это болезнь, и все встало на свои места: Айяччио осознал, что болен раком и что в этой больничной палате ему суждено умереть.

Он открыл глаза. Увидел, что Фрезе неотрывно смотрит на него, и слезы сами собой, без спросу покатились из глаз. Они оставляли бороздки на щеках и обжигали губы солью. Вдруг в ноздри ему ударил запах ладана, и он стал прислушиваться – не читают ли рядом молитвы, может, из церкви пришли благословлять больницу?

В палату вошла медсестра. С ее приходом запах усилился и воздух стал дымным.

– Как дела, синьор Айяччио? – спросила белокурая сестра, остановившись на пороге и улыбнувшись Фрезе.

– Почему так пахнет ладаном? – поинтересовался Айяччио.

Сестра принюхалась; в глазах ее мелькнула тревожная мысль, и она тут же перевела их на Фрезе. Всего один мимолетный взгляд, но Айяччио заметил его. Ладан рассеялся. Воздух снова был чист и прозрачен. Фрезе и сестра смотрели на него заботливо и сочувственно. «Обонятельные галлюцинации, – вспомнил Айяччио. – Господи Боже мой!»

Впервые его болезнь дала себя знать.

– Я пошутил, – сказал он белокурой хорошенькой медсестре в халатике, плотно обтягивающем грудь.

Та улыбнулась.

– Все нормально.

Несколько секунд она изучала его, прячась за сочувственной улыбкой, потом кинула взгляд на Фрезе и вышла за дверь.

– Я пошутил, – шепотом повторил Айяччио.

И внутренне сжался от стыда и боли.

В восемнадцать лет Айяччио первый раз почуял запах ладана, а в двадцать – последний. С тех пор он ни разу не был в церкви. Даже забыл, что на свете есть и церкви, и ладан. Если б хоть он умел молиться! Но он потому и ушел из семинарии, что не был ни дураком, ни святым, чтобы посвятить себя Богу. Все это было ему недоступно.

Теперь перед ним проплывало его прошлое в свете нового озарения, нового источника энергии – той самой болезни, что медленно разрушает его. И Айяччио обозревал это прошлое без боли и тревоги, а с грустной отстраненностью. Мысли, как не связанные друг с другом лучи, осеняли его и пропадали во мраке будущего. Ненужные мысли, которые за всю жизнь ни разу не приходили ему в голову. Скоро от него ничего не останется, и они будут жить сами по себе.