Орен покачал головой, вытянул шею и сплюнул. Мэк сидит смотрит в записи.
— Все это дорого мне обойдется, как ни крути и с какого боку ни глянь.
— Ты о коне?
— Да нет, ну при чем тут этот чертов конь!
Ставки поднялись до девятисот пятидесяти, потом до тысячи.
Джон-Грейди искоса посмотрел на Мэка, перевел взгляд на торжище.
— А вон — видали, там сидит один, в клетчатой рубашке, — сказал Мэк. — Я его знаю.
— Я тоже, — сказал Орен.
— Вот бы я посмеялся, если они выкупят назад коня, которым сами же торговали.
— Я бы тоже.
В итоге Мэк купил коня за тысячу сто.
— Так с вами кончишь приютом для нищих, — сказал он.
— А конь-то как хорош! — сказал Джон-Грейди.
— Я знаю, как он хорош. Не надо пытаться меня утешить.
— Не слушай его, сынок, — сказал Орен. — Ему приятно слушать, как ты его коня нахваливаешь, просто боится сглазить, вот и все.
— Как думаете, на сколько меня нагрел на этих торгах тот старый жердяй?
— Да мне так кажется, что ни насколько, — сказал Орен. — Может, на следующих собирается.
Служитель в это время прибивал пыль на торжище, поливая его из шланга. После этого в ангар впустили стринг — табунок из четырех коней; Мэк купил и их тоже.
— Аки тать в ночи, — возгласил аукционист. — Из четырех первый. Продан за пять с четвертью.
— Думаю, могло быть и хуже, — сказал Мэк.
— Выйдя на дождь, как не вымокнуть?
— Эт-то-очно.
Тут служитель вывел следующего коня.
— Вот этого коня запомни, Джон-Грейди.
— Да, сэр. Я их всех запоминаю.
Мэк стал листать свои записи:
— Как заведешь себе привычку все записывать, тут же перестаешь что-либо помнить.
— Так ты привычку записывать почему завел-то? Потому и завел, что ничего не помнил, — сказал Орен.
— Этого мелкого конька я знаю, — сказал Мэк. — Ох, как хотелось бы продать его Вольфенбаргеру.
— А я думал, ты собираешься оставить его в покое.
— Да он же нам опять тут цирк устроит!
— Это взрослый конь, чашечки на окрайках его нижних резцов уже сточились, ему примерно восемь лет, — возгласил аукционист. — И как тягловый хорош, и как рабочий ковбойский, да и сто́ит он, уж конечно же, подороже той цены, что объявлена стартовой.
— Он должен, просто обязан купить этого коня. Ради такой цели я пошел бы на что угодно, но только чтобы не впрямую. Уж этот-то покажет ему, где раки зимуют.
Жокей в жесткой манере проехался перед трибунами вперед и назад, резко осаживая коня и заворачивая ему голову назад.
— Пять, пять, пять, — взывал аукционист. — Это хороший конь, ребятки. Здоровый гарантированно. Работает четко. Бегает прямо, как кот по дымоходу. Ага, вот уже пять с половиной, с половиной, с половиной!
Мэк потянул себя за мочку уха.
— …пять с половиной, ага, уже шесть, уже шесть, — заметил его движение аукционист.
С лица Орена не сходила гримаса отвращения.
— Да ладно! — сказал Мэк. — Нельзя уж мне немного постебаться над придурком!
Тем временем конь вырос в цене до семи сотен. Его владелец на трибуне встал.
— Я чего хотел сказать-то, — начал он. — Если кто сможет заставить его выплюнуть удила, я его тому даром отдам.
Конь вырос до семи сотен, потом до семи с половиной и до восьми.
— Джон-Грейди, а ты слыхал про пастора — как он одному придурку слепую лошадь продал?
— Нет, сэр.
— Все свои действия он всегда оправдывал Писанием. Ну, к нему подступили, все хотят знать, почему он с парнем так поступил, а он им: «Парень-то не местный. А в Писании сказано: „Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец“
{29}. Я что, с туземцем чикаться буду?»
— По-моему, вы мне это уже рассказывали.
Мэк кивнул. Порылся в своих записях:
— Он явно не знал, как быть с этим табунком. Невооруженным глазом видно было, как он ломает голову.
— Да, сэр.
— Но уж сейчас-то он созрел купить какую-нибудь лошадь.
— Возможно.
— Слушай, сынок, ты в покер играешь?
— Ну, разок-другой бывало… Да, сэр.
— Как думаешь, эта лошадь может уйти меньше чем за тысячу?
— Нет, сэр. Позвольте в этом усомниться.
— А если через тысячу перескочит, то намного ли?
— Не знаю.
— Вот и я тоже не знаю.
Мэк дважды поднял цену лошади — с восьми сотен до восьми с половиной и с девяти до девяти с половиной. Потом все заглохло. Орен вытянул шею и сплюнул.
— Орен просто не понимает, что чем больше денег в кармане у этого болвана, тем дороже эта уэлбернская лошадь обойдется мне.
— Орен это понимает, — сказал Орен. — Только он понимает так, что вам следовало ковать железо, пока горячо, и постараться купить ее сразу, не дожидаясь, когда цена вырастет так, что всех ваших денег не хватит. У остолопа-то у этого их, видно, больше, чем у датского короля капель от кашля.
Помощник аукциониста поднял руку.
— Пока у нас десять, десять, десять, — возгласил аукционист. — А теперь одиннадцать. Одиннадцать.
Лошадь подержалась на одиннадцати, Вольфенбаргер поднял цену до двенадцати, Мэк до тринадцати.
— Я умываю руки, — сказал Орен.
— Ну, он же явно хочет купить.
— А ты помнишь, какая была заявлена стартовая цена этой лошади?
— Ну, я-то помню.
— Тогда давай, вперед.
— Ах, старина Орен! — усмехнулся Мэк.
В итоге Вольфенбаргер эту лошадь купил за тысячу семьсот долларов.
— Конины накупил — прям завались! — усмехнулся Мэк. — Вот пусть в этом качестве она ему и послужит.
Полез в карман, вынул доллар:
— Слушай, Джон-Грейди, ты бы сбегал принес нам кока-колы.
— Есть, сэр. — И он пошел пробираться между рядами, провожаемый взглядом Орена.
— Думаешь, он точно так же может навести на хорошую лошадь, как и предостеречь от плохой?
— Думаю, да.
— Я тоже так думаю. Этот — может.
— Были бы у меня еще хотя бы шестеро таких работников…