Часовщик - читать онлайн книгу. Автор: Родриго Кортес cтр.№ 55

И лишь когда Амир вернулся в горы, он узнал от отца, что люди Ордена прямо предложили греку прекратить переманивать пациентов у монастыря, но Феофил отказался, и тогда его нашли распятым на собственном операционном столе с перерезанным — по сарацинскому обычаю — горлом. А маленькую клинику унаследовал монастырь.

— Придется мне, видно, оставаться здесь, отец, — признал Амир.

С этого дня он только и делал, что ездил от селения к селению. Принимал роды, вскрывал нарывы, извлекал пули после каждого налета на королевские обозы, на практике постигая то, что должен был изучать в классах Гранадского университета. А однажды, приглядевшись к своему изображению в зеркале, понял, что давно уже повзрослел. Заросший черной густой бородой, с широкими плечами и пронзительным взглядом, зрелый мужчина ни в коей мере не напоминал приехавшего на каникулы к отцу недоучившегося студента.

Комиссар Трибунала брат Агостино Куадра вошел в пыточную и, привыкая к полутьме подвального помещения, несколько раз моргнул.

— Эти?

— Эти, святой отец.

Оба уже раздетых догола и привязанных к свисающим из потолка крюкам лжеинквизитора были на удивление молоды.

— Вы понимаете, что вас ждет? — подошел к одному Комиссар.

Тот повернул к нему на удивление спокойное лицо.

— Брат Агостино?

— Да, это я, — улыбнулся Комиссар.

Ему уже приходилось отправлять на костер четыре партии точно таких же самозванцев. Комиссар не терпел чужаков на своей территории и делал все, чтобы даже имя его стало для лжеинквизиторов чем-то вроде пугала.

— Ты не имеешь права… — пробормотал парень.

Комиссар усмехнулся. Формально он обязан был доложить об этих двоих епископу, но он слишком хорошо знал, что тогда вскроются другие дела этой парочки, и в конце концов их отнимет столичный Трибунал. Вместе с захваченными у них набитыми старыми золотыми мараведи кошелями. А у Комиссара на это золото были совсем иные планы.

— Я вас даже на костер ставить не буду, — с удовольствием процедил брат Агостино, — вы у меня прямо здесь души сатане отдадите. Живьем зажарю.

— А ведь ты преступник, Агостино… — донеслось со второго крюка, — даже с точки зрения Святой Инквизиции…

Комиссар подошел ко второму. Этот был красавец. Глубокий взгляд, блестящие волосы, гладкая кожа…

— Жаль, — цокнул языком Агостино, — очень жаль…

Такой красоте место было в его постели, а не на дыбе.

— Этого пока не трогать, — повернулся он к палачу, — я им вечером сам займусь.

Бруно смотрел на пыточные инструменты и поражался тому, как напоминают они ему обычный набор часовщика: клещи, чтобы хватать раскаленный металл, разномерные щупы, большой молоток для клепки шестеренок, небольшой — для доводки… Вот только мастер… Бруно глянул на палача: этот умел лишь разбирать на части.

Палач по очереди перевернул уже начавшие наливаться малиновым свечением щупы, и они стали удивительно похожи на тлеющие в небесах звезды. Бруно закрыл глаза, тщетно пытаясь уйти от ощущения неизбежности, а потом где-то рядом послышался с детства любимый запах окалины, и в лицо ему плеснули теплой водой.

— Сюда смотри, еретик.

— Что? — открыл глаза Бруно и в следующий миг заорал во все горло от пронзившей все его тело боли.

— Сюда смотри, тебе сказали, — деловито отложил в сторону использованный инструмент палач и взял новый — побольше.

— У меня еще деньги спрятаны, — подал голос Кристобаль, — отпусти нас, палач.

— Нам сеньор Агостино хорошее жалованье дает, — мрачно отозвался тот, — нас этим не купишь.

Бруно с ужасом посмотрел на раскаленный щуп у своего пупка и дернулся в сторону.

— Тихо-тихо, — ласково, словно лошади, сказал ему палач и, придерживая болтающееся на крюке тело одной рукой, другой медленно-медленно погрузил щуп внутрь тела Бруно.

Бруно закричал, а потом вдруг понял, что уже не слышит своего крика, более того, что это и не крик вовсе, а естественный скрип зажатой в пазах маленькой шестеренки вселенского механизма. Но вот что странно, этот скрип, эта едва слышимая вибрация звука, передаваясь от шестерни к шестерне, доходила до самой стрелки, и прямо сейчас его отчаянный вопль, полный невыносимой боли, слышало все Мироздание.

— Я понял, — выдохнул он. — Я все понял.

— Что ты понял?

Бруно сосредоточился. Выпуклое бугристое лицо палача более всего походило на еще не очищенную от окалины отливку.

— Я могу изменить положение звезд небесных, — потрясенно произнес Бруно. — Я могу заставить их сойти со своих орбит и этим изменить весь мир.

Томазо уважительно поклонился, прошел в зал заседаний и присел слева от Генерала. Сегодня за овальным столом сидели не только Генерал, королевский секретарь и Главный инквизитор, но и все три казначея — Ордена, Трибунала и Короны.

— Присаживайтесь, — разрешил Генерал и тут же перешел к делу. — Давайте заслушаем казначеев.

Те переглянулись и, не сговариваясь, уступили первое слово казначею Ордена.

— Мы заложили на островах Нового Света несколько новых сахарных плантаций, — начал он, — однако рабов не хватает. Король не держит обещаний.

Королевский казначей покраснел. Изабелле так и не удавалось построить приличный собственный флот, чтобы возить рабов самой. А поставлявшие рабов турки и португальцы брали исключительно золотом. А как раз золота Короне отчаянно не хватало — даже на рабов. Но без рабов нельзя было даже заложить сахарную плантацию, а нет сахара — нет и золота. Вечный замкнутый круг безденежья.

— Нам так и не отдают королевскую долю целиком, — процедил королевский казначей. — На что мы построим новый флот?

— Эта претензия к Трибуналу, — мотнул головой в сторону казначей Ордена.

— Нечего на меня так смотреть! — тут же возмутился казначей Святой Инквизиции. — Как только приговор выносится, мы отдаем вам все!

Томазо старательно подавил усмешку. Беда была в том, что Инквизиция сознательно затягивала дела. До тех пор, пока еретик не сожжен, его имущество — поля, крестьяне, скот — оставалось во временном управлении приемщиков Трибунала. И на этом временном зазоре наживались все — сверху донизу. Дошло до того, что следствие по делам иных богатеньких грандов тянулось по три-четыре года, и все это время чиновники Трибунала снимали сливки с чужого добра.

А когда они все-таки доводили дело до костра, а изрядно пощипанное имущество сдавали по описи, начинался бесстыдный дележ, и в претензии были все. Папа хотел новых земель для своих племянников и фаворитов. Епископ Арагонский — для своих. Изабелла от имени пускающего слюну мужа требовала доли для себя. И в конце концов до собственно казны доходило немного.