Мой настоящий отец - читать онлайн книгу. Автор: Дидье ван Ковелер cтр.№ 13

— И она никогда не добавляла в оранжад лимон, — многозначительным тоном «своего человека в доме» добавил Оливье Плон. Я удовлетворенно наблюдал, как, заглотив наживку, они теперь работают на меня. Они вели себя так странно, что мама тоже стала напрягаться, от чего моя выдумка выглядела еще правдоподобней.

— Что случилось, почему вы так на меня смотрите?

— Все в порядке, мадам, все в порядке.

— Ладно. Уберите за собой, а я пойду поработаю.

— Не беспокойся, мать, — сказал я, бросая выразительный взгляд на приятелей, пусть еще раз увидят, что она не реагирует на слово мать.

Теперь я понимаю, что еще, помимо эстетического разочарования, заставило меня выставить обманщицей мою стриженую маму. В то время она руководила цветоводческим хозяйством и умела построить всех своих подчиненных. Они ею восхищались, но побаивались, иногда мне казалось, что она и со мной обращается, как с ними. Думаю, я хотел побить маму ее же оружием, как поступал с тобой, пуская в ход унаследованное от тебя воображение. При маме мне хотелось чувствовать себя главарем шайки, и я управлял дружками-разбойниками, беззастенчиво им заливая. Мама всегда была так уверена в себе, что «достать» ее я мог, только выставив самозванкой.

Наверно каким-то образом я еще мстил вам за ваши бурные ссоры, которые слышал через стену моей комнаты. Причины их были всегда одни и те же: она стремилась к большей свободе, ты впадал в депрессию. Стоило маме упрекнуть тебя за расхлябанность, и ты взвивался под потолок и делал вывод, что она тебя разлюбила. Мама шла на попятную, чтобы успокоить тебя и привести в чувство, но потом жалела, что проявила слабость, потому что ты был не прав, а выходил победителем. Сценарий не менялся. Вы пятьдесят лет прожили в любви и согласии, и тем невыносимей были для меня эти хоть и редкие, но бурные всплески эмоций. Вы сами приучили меня к гармонии — и я жаждал гармонии. Когда она нарушалась, отравляя жизнь, меня спасало воображение. Я «подчищал» реальность. В рукописи можно замазать слово и даже строчку; когда вы менялись до неузнаваемости, я вас «замазывал». И придумывал заново.

Моя мать даже не догадывалась о моем наглом обмане и узнает обо всем, читая эти строки. Я прошу у нее прощения, но поступил так ради ее же блага. Я хотел восхищаться ею и любить ее, даже если она менялась до неузнаваемости. Мама понятия не имела о моем свинстве, но я чувствовал, что виноват и переставал злиться.

— Сходил бы ты к психоаналитику, — посоветовал Оливье Плон, прочитав в 1993 году мой роман «Шейенн», где я разоблачал кое-какие детские мистификации.

Увы и ах! По трем причинам я не гожусь для бесед на кушетке: во-первых, я очень хорошо себя знаю, во-вторых, больше интересуюсь другими, и, в-третьих, мои психологические проблемы питают творческое воображение, и я ни за какие коврижки не позволю промывать себе мозги, да еще и за мои же деньги!

В тот день будущий знаток женских душ облегченно вздохнул, стоило бледному подобию моей матери покинуть кухню.

— Могли засыпаться! — воскликнул он. — Чуть было не догадалась, что мы ее разоблачили!

Я позволил себе упрекнуть их в легкомыслии: если шпионка что-то заподозрит, неприятности будут у меня, а не у них! Могли бы вести себя поосторожней, она все же профессионалка и занервничала, а это плохой знак.

— Да мало ли что… — ворчал Ги де Блегор, хотя спеси у него поубавилось. — Моя мама тоже иногда бывает сама не своя.

— Это из-за месячных, — объяснил Оливье Плон. — У моей такое каждый месяц случается. Но эта тетка — не Поль, а двойник. Вообще не похожа.

— Точно, — согласился Тозелли, намазывая маслом третий гренок. — Могли бы найти кого получше.

— Или купить ей парик, — вставил Аверелл.

— Они не успели, — я решил проявить великодушие, заступившись за врагов.

— Ну конечно, — хмыкнул Блегор. — Королева Бабиола проснулась поутру, подумала: «Нужно быстренько подменить ему мать» — и схватила первую же тетку, что подвернулась.

— Фабиола, — сухо поправил Тозелли.

— Блегор прав, — признал я, чтобы нейтрализовать противника.

— Но почему именно сегодня? — поторопился спросить Тозелли, который не мог допустить, чтобы я уступал хоть в чем-то не блещущему умом гробовщику. — Случилось что-то особенное?

Я обожал этого парня за его истовую веру в меня, за преданность мечте, окрылявшую меня. Тозелли умер от передозировки в двадцать лет.

— Ладно, пошли, — сказал я строго. — Поговорим в другом месте.

Тозелли закусил губу, ужаснувшись мысли, что в нашей кухне могут быть «жучки».

На улице я открыл друзьям «страшную тайну»: Фабиола действовала в спешном порядке, поскольку Объединенные Нации начали секретные переговоры с целью посадить меня на бельгийский трон, когда я подрасту. Они боялись, что Бодуэн I умрет, не оставив наследника, и тогда произойдет революция — как в России.

— Как это — Объединенные Нации? — поинтересовался Аверелл.

— Это когда все страны мира собираются вместе и решают, где будет война, — объяснил Ги де Блегор и добавил ехидным тоном:

— Да чихать они хотели на твою Бельгию! Страна маленькая, ничего интересного, кроме жареной картошки. Объединенным Нациям и без бельгийцев есть чем заняться.

— Ты так думаешь?

Я многозначительно, с легкой издевкой улыбнулся, демонстрируя полную уверенность в себе и в международной значимости «моего» королевства.

— Докажи ему, — взмолился Тозелли.

— Ладно. Будут вам доказательства — завтра.

* * *

Тут на сцену выходит ключевой персонаж моего детства, этакий волшебник Мерлин, посланный провидением, чтобы стать невольным соучастником моих выдумок. Из всех взрослых он один затмевал тебя своей статью, воображением и авторитетом, но я на него не злился, а использовал по полной программе.

Одетый с иголочки великан, весивший сто двадцать кило и говоривший с южноамериканским акцентом, синеглазый и седовласый волшебник Мерлин был сыном дона Густаво Герреро, отца-основателя Гаагского трибунала. Две тетушки моей матери работали кухарками в его изумительном поместье «Чиспа», на холмах Ниццы. Они были ровесницами Густаво Герреро-младшего и для краткости называли его между собой Густавито. Когда мы познакомились, ему было семьдесят три: прозвище забавно контрастировало с внушительными габаритами этого заядлого выпивохи (который никогда не пьянел!), его безупречными манерами и редкостной раскованностью. Унаследовав от отца титул посла Сальвадора, внешне он странным образом походил на Питера Устинова, Марлона Брандо и Уинстона Черчилля одновременно.

После смерти родителей и продажи имения Его Превосходительство Густавито взял привычку во время частых наездов на Лазурный берег останавливаться у бывшей прислуги своего отца, что нисколько его не смущало. Сестры вынуждены были тесниться в одной спальне, чтобы устроить «Мсье» со всеми удобствами, а тот пользовался этим без зазрения совести и сибаритствовал, частенько привозя с собой прелестную двадцатипятилетнюю чилийку Росси, которую именовал своим пресс-атташе и которая воспламеняла мои детские сны. Козырной картой нахлебника, осложнявшего жизнь моим двоюродным бабушкам, был его пульмановский шестисотый «мерседес» с дипломатическими номерами — роскошный лимузин, который он в отпуске водил сам.