У книготорговцев на набережной иногда можно было почти даром
купить только что вышедшие дешевые американские книги. Над рестораном
«Серебряная башня» в те времена сдавалось несколько комнат, и те, кто их
снимал, получали в ресторане скидку; а если они оставляли какие-нибудь книги,
valet de chambre[11] сбывал их букинистке на набережной, и вы могли купить их у
нее за несколько франков. Она не питала доверия к книгам на английском языке,
платила за них гроши и старалась поскорее их продать с любой даже самой
небольшой прибылью.
— А есть среди них хорошие? — как-то спросила она меня,
когда мы подружились.
— Иногда попадаются.
— А как это узнать?
— Я узнаю, когда читаю.
— Все-таки это дело рискованное. Да и так ли уж много людей
читает по-английски?
— Ну, тогда откладывайте их и показывайте мне. — Нет,
откладывать их я не могу. Вы ведь не каждый день ходите этим путем. Иногда вас
подолгу не видно. Нет, я должна продавать их, как только представится случай.
Ведь они все-таки чего-то стоят. Если бы они ничего не стоили, мне б ни за что
их не продать.
— А как вы определяете ценную французскую книгу? — Ну,
прежде всего проверяю, есть ли в ней иллюстрации. Затем смотрю на качество
иллюстраций. Большое значение имеет и переплет. Если книга хорошая, владелец
обязательно переплетет ее как следует. Английские книги тоже в переплетах, но в
плохих. О таких книгах очень трудно судить. От этого лотка около «Серебряной
башни» и до набережной Великих Августинцев букинисты не торговали английскими и
американскими книгами. Зато дальше, включая набережную Вольтера, было несколько
букинистов, торговавших книгами, купленными у служащих отелей с левого берега
Сены, в частности, отеля «Вольтер», где, как правило, останавливались богатые
люди. Как-то я спросил у другой букинистки-тоже моей хорошей приятельницы, —
случалось ли ей покупать книги у самих владельцев?
— Нет, — ответила она. — Это все брошенные книги. Потому-то
они ничего и не стоят.
— Их дарят друзьям, чтобы они не скучали на пароходе.
— Возможно, — сказала она. — Наверно, их немало остается на
пароходах. — Да, — сказал я. — Команда их не выбрасывает, книги отдают в
переплет и составляют из них судовые библиотечки.
— Это очень разумно, — ответила она. — Во всяком случае, это
книги в хороших переплетах. А такая книга уже имеет ценность. Я отправлялся
гулять по набережным, когда кончал писать или когда мне нужно было подумать.
Мне легче думалось, когда я гулял, или был чем-то занят, или наблюдал, как
другие занимаются делом, в котором знают толк. Нижний конец острова Ситэ
переходит у Нового моста, где стоит статуя Генриха IV, в узкую стрелку, похожую
на острый нос корабля, и там у самой воды разбит небольшой парк с чудесными
каштанами, огромными и развесистыми, а быстрины и глубокие заводи, которые
образует здесь Сена, представляют собой превосходные места для рыбной ловли. По
лестнице можно спуститься в парк и наблюдать за рыболовами, которые устроились
здесь и под большим мостом. Рыбные места менялись в зависимости от уровня воды
в реке, и рыболовы пользовались складными бамбуковыми удочками, но с очень
тонкой леской, легкой снастью и поплавками из гусиных перьев; они искусно
подкармливали рыбу в том месте, где ловили. Им всегда удавалось что-нибудь
поймать, и часто на крючок попадалась отличная, похожая на плотву рыба, которую
называют goujon. Зажаренная целиком, она просто объедение, и я мог съесть
полную тарелку. Мясо ее очень нежно и на вкус приятнее даже свежих сардин и
совсем не отдает жиром, и мы съедали рыбу прямо с костями. Лучше всего ее
готовили в открытом речном ресторанчике в Нижнем Медоне, куда мы обычно ездили
проветриться, когда у нас бывали деньги. Он назывался «Чудесная рыбалка», и в
нем подавали отличное белое вино типа мюскаде. Здесь все было как в рассказах
Мо-пассана, а вид на реку точно такой, как на картинах Сис-лея. Конечно, чтобы
поесть goujon, не нужно было ездить так далеко. На острове Сен-Луи готовили
отличную friture[12] Я знал кое-кого из тех, кто удил в самых рыбных местах
Сены, между островами Сен-Луи и площадью Верт-Галант, и иногда, в ясные дни, я
покупал литр вина, хлеб и колбасу, садился на солнышке, читал только что
купленную книгу и наблюдал за рыбной ловлей.
Авторы путевых очерков любят изображать парижских рыболовов
так, словно это одержимые, у которых рыба никогда не клюет, но на самом деле
это занятие вполне серьезное и даже выгодное. Большинство рыболовов жило на
скромную пенсию, еще не подозревая, что инфляция превратит ее в ничто, но были
и заядлые любители, проводившие на реке все свободное время. В Шарантоне, где в
Сену впадает Марна, и за городом рыбалка была лучше, но и в самом Париже можно
было неплохо порыбачить. Сам я не удил, потому что у меня не было снасти, и я
предпочитал откладывать деньги, чтобы поехать удить рыбу в Испанию. Кроме того,
я сам точно не знал, когда закончу работу или когда буду в отъезде, и поэтому
не хотел связывать себя рыбной ловлей, заниматься которой можно только в
определенные часы. Но я внимательно следил за рыболовами, и мне всегда было
приятно сознавать, что я разбираюсь во всех тонкостях, а мысль о том, что даже
в этом большом городе люди удят рыбу не для забавы и улов приносят домой для
friture, доставляла мне радость. Рыболовы и оживленная река, красавицы баржи с
их особой жизнью на борту, буксиры с трубами, которые откидывались, чтобы не
задеть мосты, и тянущаяся за буксиром вереница барж, величественные вязы на
одетых в камень берегах, платаны и кое-где тополя, — я никогда не чувствовал себя
одиноким у реки. Когда в городе так много деревьев, кажется, что весна вот-вот
придет, что в одно прекрасное утро ее неожиданно принесет теплый ночной ветер.
Иногда холодные проливные дожди заставляли ее отступить, и казалось, что она
никогда не вернется и что из твоей жизни выпадает целое время года. Это были
единственные по-настоящему тоскливые дни в Париже, потому что все в такие дни
казалось фальшивым. Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает,
когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в
холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как
ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные
дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена
молодая жизнь.
Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но
было страшно, что она могла и не прийти.