Хотя Элиот приходился правнуком Альберту Гопкинсу, он также, и для него это было гораздо важнее, был внуком Оливера Гопкинса. В свою эпоху, в веселые, беззаботные годы перед крахом, Олли Гопкинс пользовался заслуженной репутацией авантюриста-неудачника. Отвернувшись от семейного бизнеса, он пировал вместе с африканскими вождями, скакал на необъезженных лошадях вместе с монгольскими пастухами и исследовал распущенный мир гарема вместе с арабскими правителями.
Попутно Олли Гопкинс потратил целое состояние на поиски реликвий Исхода.
В детстве Элиот часами просиживал на коленях деда, зачарованный увлекательными рассказами, ничем не уступающими книгам приключений его юности. Больше всего ему нравилось слушать про то, как дед, переодетый турком, спустился подземным ходом в самое чрево Храмовой горы, где его обнаружил шейх Халил, наследный хранитель Каменных сводов. За ним гналась по улицам Иерусалима разъяренная толпа, и ему удалось уйти, угнав моторную лодку из порта Яффа.
Отец считал Оливера полной никчемностью и в конце концов лишил его наследства. Сам Оливер умер, не имея ни гроша за душой, оставив своему любимому внуку плоды всех своих трудов — огромную коллекцию древних артефактов и реликвий, собранную на протяжении пятидесяти с лишним лет. Эта коллекция стала краеугольным камнем музея Ближневосточного искусства Гопкинса, основанного в память о человеке, от которого только Элиот и видел в своей жизни родственные чувства.
И еще дед завещал ему свою одержимую страсть… к «Камням огня».
Потребовались десятилетия посулов и огромных взяток, но Элиот их все же нашел. И тотчас же потерял, не успев даже как следует рассмотреть.
Если бы Элиот был человеком верующим, он, наверное, решил бы, что это Божья кара за немыслимое святотатство. Определенно, он поступил бесконечно глупо, доверив священную реликвию Джонатану Паджхэму. Но этот человек считался специалистом по древнему искусству Ближнего Востока, а Элиоту требовалось убедиться в том, что реликвия, обнаруженная в песках Ирака, действительно является легендарными «Камнями огня».
Ослепленный своей страстью, он даже не задумывался над тем, что есть и другие, еще больше его самого нацеленные на поиски библейских сокровищ, и эти люди не признают никаких законов.
Элиот устало поднялся на ноги. Времени размышлять об этической стороне дела не было. Он подошел к обитой двери в дальнем углу библиотеки, отделанной розовым деревом, нажал потайной рычажок, и дверь распахнулась. Включил свет в маленьком помещении без окон и поочередно осмотрел стеклянные ящики с коллекцией старинного оружия, его страстью. Из уважения к своей тринадцатилетней дочери Оливии, которая испытывала необъяснимый страх к пистолетам, коллекцию он хранил вдали от посторонних глаз.
Задержавшись перед обитым бархатом ящиком, Элиот подумал было о том, чтобы захватить с собой револьвер «кольт», когда-то принадлежавший знаменитому стрелку Буффало Биллу. Но в конце концов остановился на «вальтере» времен Второй мировой войны, излюбленном оружии войск СС.
На протяжении многих лет ему не раз приходилось иметь дело с алчными посредниками, беспощадными дельцами и напыщенными кураторами музеев. А вчера вечером он впервые столкнулся лицом к лицу с религиозными фанатиками, и это его потрясло. Общаясь с такими людьми, бесполезно взывать к разуму, ибо они служат только одному господину.
Остается только подчиняться.
Глава 26
— Как ты думаешь, за нами следят? — спросила Эди, глядя в зеркало заднего вида стоящей на стоянке машины.
Кэдмон подождал, когда светофор на пересечении с Коннектикут-авеню загорится желтым, и, поймав Эди под локоть, повел ее через улицу к главному входу Центрального зоопарка. Через несколько мгновений они прошли мимо двух бронзовых львов, охранявших ворота.
— Если за нами кто-то следит, эти люди в буквальном смысле остаются невидимыми.
Эди зябко поежилась. Вчерашний снег сменился промозглым дождем. Она плотнее прижалась к Кэдмону, укрываясь под большим черным зонтом, купленным по дороге. Не было ничего удивительного в том, что территория зоопарка оставалась пустынной: в декабре мало у кого возникает желание смотреть на зверей. Впрочем, они с Кэдмоном пришли сюда не ради этого. Им предстояло встретиться с человеком, который незаконно приобрел «Камни огня», тем самым приведя в действие вчерашнюю цепочку кровавых событий.
— Твои родители жили здесь? — небрежным тоном поинтересовался Кэдмон.
Всю дорогу на метро из Арлингтона он постоянно поддерживал беседу ни о чем. Уже успевшая его узнать, Эди полагала, что делается это в первую очередь ради нее — таким образом Кэдмон пытался развеять ее слишком очевидный страх. Откуда ему было знать, что вопросы личного характера вызывают такую же реакцию.
— Ну, мои родители погибли, катаясь на лодке у побережья Флориды, — начала Эди. — Это произошло в День труда. Их лодку протаранил пьяный на скутере. Мне тогда было всего одиннадцать лет.
За двадцать пять лет ложь отточилась до совершенства. Обычно Эди приукрашивала свой рассказ, подробно распространяясь о том, как несуществующий хозяин скутера отделался всего двумя годами тюрьмы. Но сегодня, в очередной раз солгав, по какой-то необъяснимой причине она почувствовала себя виноватой. Хотя почему это произошло, было для нее загадкой. Стыд — да. Но чувство вины? В конце концов, разве она виновата, что в свидетельстве о рождении у нее в графе «отец» значится «неизвестен», а мать была законченной наркоманкой и так и не смогла избавиться от своей пагубной страсти? После того как мать умерла от передозировки, Эди пришлось провести два с половиной года у приемных родителей во Флориде. Один работник социальной службы, заинтересовавшись ее делом, проявил сострадание и разыскал родителей матери в Чероу, штат Южная Каролина. Эди никогда не рассказывала о тридцати кошмарных месяцах, проведенных в приюте. Никому. Есть вещи, которыми нельзя делиться ни с одним человеческим существом.
Увидев приближающееся облачко пара, Кэдмон подождал, пока любитель здорового образа жизни в зимнем спортивном костюме пробежит мимо, затем участливо взял Эди за локоть, уводя с обледеневшей дорожки.
— И кто тебя воспитывал?
— О, я… мм… жила у родителей мамы в Южной Каролине. Дедушка и бабушка были замечательными людьми. Я их очень любила, — с широкой фальшивой улыбкой проговорила она.
Стесняясь своей лжи, Эди изобразила внезапный интерес к лишенному листвы кустарнику, растущему вдоль невысокой ограды. Зима глубоко вонзила свои когти во все вокруг: деревья и кусты были покрыты хрустальной пеленой. Многие животные укрылись у себя в логовах. Эди и Кэдмон как раз проходили мимо клетки с игрунками, ни одной обезьяны не было видно.
— Южная Каролина… очень любопытно. Можно было ожидать, что у тебя будет более выраженный акцент. Давно ты живешь в Вашингтоне?
Думая только о том, чтобы Кэдмон поскорее от нее отстал, Эди ответила:
— Скоро будет двадцать пять лет. Какая это годовщина? Хрустальная? Я точно не знаю.