Так говорил Заратустра - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 39

Прочь от меня, блаженный час! Лучше найди себе убежище там, у детей моих! Спеши! И еще до наступления вечера передай им благословение счастья моего!

Уже близок вечер: солнце садится. Удалилось счастье мое!»

Так говорил Заратустра. Всю ночь ждал он, когда несчастье посетит его: но ждал напрасно. Ночь была ясной и тихой, и само счастье все ближе и ближе подходило к нему. А на рассвете рассмеялся Заратустра в сердце своем и сказал насмешливо: «Счастье бегает за мной. Это потому, что я не бегаю за женщинами. А счастье — женщина».

О небо надо мной, чистое, глубокое! Бездна света! Созерцая тебя, я трепещу от божественных желаний.

Броситься в высоту твою — в этом моя глубина! Укрыться в чистоте твоей — в этом моя невинность!

Бога скрывает красота его: так и ты скрываешь звезды свои. Ты безмолвствуешь: так возвещаешь ты мне мудрость свою.

Молчаливо раскинулось ты сегодня над бушующим морем; любовь твоя и стыдливость — откровение бушующей душе моей.

Ты пришло ко мне, прекрасное, скрытое в красоте своей, безмолвием говоришь ты мне, открывая мудрость свою.

О, как не угадать мне всей стыдливости души твоей! Перед восходом солнца пришло ты ко мне, одинокому.

Мы друзья с тобой издавна: и печаль, и ужас, и основа наша — все общее у нас, даже солнце. Мы не говорим друг с другом, ибо ведаем слишком многое: молча, улыбками передаем мы друг другу наше знание.

Не свет ли ты от пламени моего? Душа твоя — не сестра ли разуму моему?

Вместе учились мы всему; вместе учились подниматься над собой к самим себе и безоблачно улыбаться:

— улыбаться из беспредельной дали, светлыми очами, когда под нами, словно дождь, клубятся Насилие, Цель и Вина.

И когда блуждал я в одиночестве: чего алкала душа моя по ночам на тропинках заблуждения? И когда поднимался я в горы, кого, как не тебя, искал я там?

И все мои странствия и восхождения — они были лишь необходимостью и помощью неумелому: только лететь хочет воля моя, лететь в тебя, в твои просторы!

И что ненавидел я больше, чем медленно ползущие облака и все омрачающее тебя? И собственную ненависть свою ненавидел, потому что она омрачала тебя!

Ненавижу я медленно ползущие облака, этих крадущихся хищных кошек: они забирают у тебя и у меня то, что у нас общее — ничем не ограниченное, беспредельное утверждение и благословение.

Медленно ползущие облака — мы ненавидим этих посредников и вмешивающихся, этих половинчатых, которые не научились ни благословлять, ни проклинать от всего сердца.

Лучше уж не видеть неба и сидеть в бочке, лучше лишиться неба, изнывая в пропасти, чем тебя, свет небесный, видеть омраченным ползущими облаками!

И часто хотелось мне скрепить их зубчатой проволокой золотых молний, чтобы, подобно грому, ударять, как в литавры, по вздутому животу их:

я — разгневанный барабанщик, ведь они отнимают у меня мое утверждение и благословение, о небо, чистое небо надо мной! О бездна света! — ибо они похищают у меня утверждение и благословение.

Ибо я предпочитаю шум, и грохот, и проклятия непогоды этому осторожному, сомнительному, кошачьему спокойствию; и среди людей больше всего ненавижу я таких вот тихо крадущихся, половинчатых, неопределенных и медлительных, как эти ползущие облака.

«Кто не умеет благословлять, должен учиться проклинать!» — это светлое наставление упало мне с ясного неба, эта звезда сияет мне даже в темные ночи на небосклоне моем.

Но сам я — благословляющий и утверждающий, только бы ты было надо мной, чистое, светлое небо, бездна света! Тогда во все бездны понесу я святое утверждение мое.

Я стал благословляющим и утверждающим: для того я сделался борцом и так долго боролся, чтобы освободить когда-нибудь руки для благословения.

И вот благословение мое — быть над каждой вещью ее собственным небом, ее круглой крышей, ее лазурным колоколом и ее вечным покоем; блажен, кто так благословляет!

Ибо все вещи крещены в источнике вечности и по ту сторону добра и зла; а добро и зло суть только бегущие тени, влажная печаль, ползущие облака.

Поистине, это благословение, а не хула, когда учу я: «Над всеми вещами высится небо-случайность, небо-невинность, небо-непредсказуемость, небо-веселье».

«Случайность» [4] — это самая древняя аристократия мира, я возвратил ее всем вещам, я освободил их от подчинения цели.

Эту свободу и безоблачность неба поставил я подобно лазурному колоколу над всеми вещами, когда учил, что ни над ними, ни через них не проявляет себя никакая «вечная воля».

Это дерзкое веселье и безумие поставил я на месте той воли, когда учил: «Одно невозможно во всех вещах — разумность!».

Хотя немного разума — семена мудрости — рассеяны от звезды до звезды, эта закваска примешана ко всем вещам: ради безумия примешана к вещам мудрость!

Немного мудрости — это уже возможно; но вот какую блаженную уверенность находил я во всех вещах: они предпочитают танцевать на ногах случая!

О чистое и высокое небо надо мной! В том для меня отныне чистота твоя, что нет более вечного паука-разума и паутины его:

что ты — место для танцев божественных случайностей, что ты — стол богов, на который божественные игроки бросают игральные кости.

Но ты краснеешь? Разве сказал я то, чего не следовало? Или, желая благословить, произнес хулу?

Или стыд — быть вдвоем — заставил тебя покраснеть? Ты велишь мне замолчать и удалиться, ибо вот — приближается день?

Мир — глубок, и он глубже, чем когда-либо думалось дню. Не все дерзает говорить перед лицом дня. Но день приближается, и мы должны расстаться!

О небо надо мной, стыдливое, пылающее! О счастье мое перед восходом солнца! День приближается, пора нам расстаться!

Так говорил Заратустра.

1

Когда Заратустра снова оказался на суше, он не сразу пошел к себе на гору и в пещеру свою, но исходил множество дорог, всюду расспрашивая и осведомляясь о том и о другом, так что в шутку говорил о себе самом: «Вот река, которая многочисленными изгибами возвращается к истоку своему!». Ибо хотел он знать, что случилось с человеком за время его отсутствия: стал он больше либо меньше прежнего. И однажды увидел он ряд новых домов; с удивлением смотрел он на них и говорил:

«Что означает вид этих домов? Поистине, не была великой та душа, что воздвигла их в подобие себе!