Надпись - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 87

- Ну это, доложу я вам, превысило все ожидания. - Исаков напрягся в кресле, подтянул разутые ноги, и его масленые минуту назад, хитроватые глаза деревенского мужичка нацелились остро и жестко, обретя металлическую беспощадность. - Мне подготовили обзор журнала за последний год. Это, скажу я вам, рассадник монархизма, лютой поповщины, скрытой антисоветчины, кулацкой агитации. Оттуда так и брызжет лютой ненавистью ко всему советскому, а крестьянский вопрос освещается в духе тамбовских восстаний атамана Антонова. Главный редактор, которого мы проглядели, носит, говорят, на груди золотую цепочку с николаевским пятирублевиком, где изображен двуглавый орел и профиль царя. Авторский коллектив - журналисты, поэты, писатели - сложился в настоящий идеологический центр по подрыву советской власти.

Коробейников знал, о каком журнале идет речь. Читал в нем талантливые статьи о русской истории, славянофилах, биографии русских полководцев, исследования об иконах и народных лубках. Писатели-деревенщики воспевали красоты русских селений, обливались слезами при виде гибнущих деревень, видели зло в городах, бездушных стройках, мертвящем технократизме. Журнал собрал вокруг себя ревнителей русской культуры, враждовал с другим популярным журналом, объединившим цвет еврейской интеллигенции. Вражда и соперничество этих двух изданий обнаруживали содержание скрытых разладов и столкновений под благополучным куполом незыблемого марксизма.

- Эти архаические философы воспевают соху, икону, умиляются виду старой избы и баньки. Зовут туда, откуда мы, деревенские люди, вырвались к вершинам науки и техники, пересели с клячи на сверхзвуковой самолет, шагнули из курной избы в хрустальные залы атомных станций. Это самое реакционное, опасное направление, которое обозначилось в современной культуре, и мы подавим его во что бы то ни стало!

Коробейникова изумила случившаяся с Исаковым перемена. Белесые, рыжеватые волоски на лысеющей голове, казалось, вдруг почернели, погустели, обрели волнистость. Сама округлая голова вытянулась, похудела, стала жесткой, горбоносой, с непреклонными узкими губами и колючим подбородком. Он словно на глазах изменил расу. В нем проступил какой-то иной, ассирийский тип, невозможный в ярославских селениях. Его ядовитое негодование, яростное неприятие были адресованы той народной среде, из которой он вышел. Он искренне ненавидел деревни, мужиков, уклад и традиции, о которых только что умилительно и любовно рассказывал. Это перевоплощение поражало.

- Если откуда и исходит истинная угроза советскому строю, то не из Праги, а из Троице-Сергиевой лавры, от попов и монахов, которые ведут тайную пропаганду и уже контролируют значительную часть культуры, печатные издания, слои богомольствующей интеллигенции. Борясь с «самиздатом» и диссидентами, мы можем проглядеть основную опасность для государства. Мы должны быть беспощадными к проявлениям русского национализма и великодержавного шовинизма. Должны локализовать очаги тлетворных влияний. Мы разгоним эти подпольные журналы-монастыри, а редактора-игумена вызову к себе, погляжу на его царский пятирублевик и пошлю редактировать магаданскую многотиражку. - Лютая жестокость блестела в фиолетовых глазках Исакова.

- Я согласен, что профилактика русского национализма необходима, - осторожно заметил Марк. - Но не следует забывать, что в определенный момент этот фактор может оказаться полезным. Управление обществом - он посмотрел на Гришиани, все это время безмятежно попивавшего виски, - это не уничтожение факторов, а манипуляция ими. Через «русский фактор» мы можем воздействовать на самые высокие уровни власти, включая Политбюро. А что касается ярославских соленых рыжиков, мечтаю как-нибудь отведать ваш грибочек с духом смородинного листа.

Марк дружески улыбнулся. Исаков вдруг стал расплываться, как акварель на мокром стекле. Потекло фиолетовое, чернильное, черное. Куда-то исчезли синеватая волнистая шевелюра, ассирийский жреческий нос. Он вернул себе прежний облик добродушного деревенского толстячка, неумело обрядившегося в городскую жилетку. Робко подобрал под кресло ноги в носках, один из которых слегка прохудился и в нем начинал белеть палец.

- Как прошла ваша поездка на Мальту? - Марк обратился к Гришиани, оставив в покое Исакова, как трудолюбивый шмель оставляет в покое цветок, забрав с него капельку сока и горстку пыльцы. - Ваш цвет лица свидетельствует об обилии средиземноморского ультрафиолета.

- Погода отличная, лазурь незамутненная, - ответил Гришиани, и на его худом, аристократически-надменном лице появилась туманная, сладостная улыбка. - Каждый день приносил свои неповторимые удовольствия. Казалось, мою программу подготовил талантливый режиссер, изучивший мои склонности и привычки.

- Тогда он должен был иметь под рукой гастрономическую книгу, карту изысканных вин, а также список балерин из Большого театра, - польстил ему Марк.

- Меня повели в театр средневековых марионеток, на куртуазный спектакль кукол. Не представлял, чтобы куклы, сделанные из кусочков парчи и шелка, разноцветных блесток и бусинок, могли бы рождать у зрителя такие острые эротические переживания. Я понял на спектакле, что такое истинный фетишизм, позволяющий через знаки и символы вызывать образ желанной женщины.

- А что запомнилось из средиземноморской кухни?

- Суп из мидий. Передо мной поставили большую фарфоровую супницу, полную горячего ароматного бульона, в котором были сварены моллюски прямо в ракушках, с добавлением специй. Нужно было черпать бульон серебряным половничком, переливать в пиалу и отпивать небольшими глотками, чтобы не обжечься. Вы не поверите, я пережил небывалое гастрономическое сладострастие. Бульон так возбуждал слизистую оболочку рта, что его хотелось пить и вкушать без остановки. Я наливал себе еще и еще, гортань и язык пылали неутолимым наслаждением, которое с каждой новой пиалой лишь разгоралось. Я понимал, что околдован, что меня опоили каким-то волшебным отваром, но не мог прервать вожделение. Думаю, бульон приготовили по какому-то древнему эллинскому рецепту, доводившему до экстаза Перикла и Фемистокла. Я вычерпал всю супницу, пока на дне не открылась горсть черно-лиловых раковин. Громадным усилием воли запретил себе брать руками эти благоухающие продолговатые створки, вырывать из них розоватые, пряные язычки.

Коробейников наслаждался законченностью образа утонченного гедониста, которого можно было писать прямо с натуры. Умное надменно-ироничное лицо кавказца, покрытое бронзовым загаром, выдавало в нем эстета, знатока философских учений, умеющего среди грубой, наскучившей реальности совершать редчайшие, Доступные немногим открытия, делающие жизнь чередой непрерывных развлечений, удовольствий, услад, добытых ценою усилий, денег, а иногда - преступлений. Он напоминал искателя приключений, какими изобиловали итальянские города во времена Казановы. Художник, дуэлянт, неистощимый любовник и тайный агент, который, выйдя из дамского будуара, еще пахнущий духами, с незастегнутым камзолом, мог обрядиться в сутану иезуита и с папским посланием отправиться на другой конец света. Он источал ядовитую привлекательность, как отравленный клинок, предчувствующий упругость жаркой разрезаемой плоти.

- А что господин Лучиано? - как бы невзначай поинтересовался Марк. - Успел он что-нибудь сообщить среди застолий, спектаклей марионеток, прогулок на яхте «Святая Лукреция»?