Надпись - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 117

По соседству образовалась группа немолодых почтенных гостей с благообразными холеными лицами. По виду академики, маститые ученые, они что-то обсуждали, то и дело взглядывая на далекий правительственный стол, куда из общего зала, сопровождаемые охраной, подходили избранные гости, вступая в общение с руководителями страны. Академики обсуждали какую-то общую, касавшуюся науки проблему, судьба которой зависела от верховной власти. Сформулировали вопрос, чокнулись бокалами с вином, стали аккуратно подвигаться поближе к заветному столу, надеясь попасть в поле августейшего внимания.

- Я не уверен в том, что прав. Для полной уверенности надо быть более информированным, обладать более разветвленными связями. Но мне кажется, что интеллектуальным центром возможных реформ становится Комитет государственной безопасности. Там исподволь концентрируются новые идеи, создается команда интеллектуалов, подбираются кадры, ведутся закрытые альтернативные исследования. Мне, в моей деятельности, оттуда несколько раз приходила помощь. И это, естественно, вызывает опасение партии. О чем, если вы помните, свидетельствует эмоциональный взрыв нашего компаньона Стремжинского. Пусть и подшофе, но он высказал партийную тревогу по поводу усиления КГБ, тревогу, разделяемую партией. Смею предположить, что мы вступили в закрытый политический период соперничества партии и госбезопасности. Исход этого соперничества зависит от воли, такта и прозорливости Юрия Владимировича Андропова. Видите, как раз сейчас он разговаривает с Брежневым. Интересно бы знать, о чем?

Коробейников посмотрел на правительственный стол. Брежнев, откинув темноволосую, большеротую голову, держал перед тучной грудью бокал. Его собеседник - лысоватый, широкое лицо, чуть вывернутые губы, вместо глаз сверкающие стекла очков - не чокался с генсеком наполненной рюмкой, что-то терпеливо ему пояснял. Коробейников прежде не выделял Андропова из многочисленной когорты вождей, среди которой тот занимал второй, не слишком афишируемый эшелон. Теперь же, после замечаний Андрея, он постарался запомнить залысины на лбу, слепящий блеск очков, вывернутые африканские губы.

- Помните, я говорил вам, что писатель, если он талантлив и обладает государственным сознанием, является стратегическим ресурсом, как дальний бомбардировщик? Хотите посмотреть на настоящего государственного писателя? Оглянитесь…

Коробейников повернулся и у соседнего стола, в окружении множества людей, увидел Шолохова.

Невысокий, в черном пиджаке и косоворотке, лобастый, с вихрами седоватых волос, лихими казачьими усами, он выстаивал под натиском разгоряченных сильных людей, которые стремились к нему, протягивали полные рюмки, мечтая чокнуться с его хрупкой рюмочкой, которую он держал перед собой, как стеклянный цветочек. Иным удавалось коснуться желанного стекла, другие издалека только улыбались, мокро и радостно мигали глазами, выпивая свой коньяк или водку во славу любимого писателя. Среди обожателей, ищущих внимания кумира, были могучие краснощекие генералы, разогретые выпивкой, - командующие округами, ударными армиями, танковыми армадами. Были крепкие, властные, обильные телесами директора крупнейших комбинатов, громадных заводов, начальники сибирских строек. К нему желали пробиться и подышать одним с ним воздухом партийные функционеры, повелители отделов ЦК, перед которыми трепетали председатели творческих союзов, лебезили нуждающиеся в поощрении художники. Вся эта полнокровная, яростно-радостная толпа людей, воля которых перемещала армии, перегораживала сибирские реки, возводила города в пустынях и топях, - все они были затянуты неодолимой гравитацией, сверхмощным магнитом. Стремились к невысокому, изящному человеку с веселыми голубыми глазами, державшему в руках хрустальную рюмочку. На эту рюмочку мчались сорванные с мест живые куски материи. Так легкое стремится к тяжелому, пустое к полному, малое и беспомощное к громадному и всесильному. Было страшно, что все это неуклюжее слоновье стадо затопчет и сомнет Шолохова. Но разгоряченные туловища, щекастые красные лица, приближаясь почти вплотную, вдруг замирали. Останавливались у невидимой черты, отторгались неведомой запрещающей силой, оставляя незанятое пространство, в которое им было невозможно проникнуть, запрещалось втиснуть свою неодухотворенную плоть.

Коробейников видел, как в этом просторном многолюдном зале существуют два центра, два притягательных полюса. Один - за правительственным столом, где поместились представители политической власти и куда, избирательно, из нетерпеливой толпы ожидающих, охранники приводили счастливцев. Чокались с партийными лидерами, истово объяснялись в любви, заверяли в преданности, а потом, осчастливленные, с блаженными лицами, покидали застолье, унося на руках золотые пылинки власти. И второй центр - невысокий, с хрупким запястьем писатель, держащий хрустальную рюмочку, зорко и смешливо поглядывающий на водоворот генеральских погон, лампасов, орденов и знаков отличия. Два эти центра, как электроды, опущенные в раствор, управляли пространством, соперничали между собой, перетягивали друг к другу заряженные частицы:

- Страна, у которой есть писатель такого масштаба, непобедима, - произнес Андрей, серьезно и задумчиво наблюдая за происходящим.

Внезапно к толпе, окружавшей писателя, подошли два охранника. Вежливо, властно стали раздвигать хоровод, освобождая пустой коридор. В этот коридор, в сопровождении телохранителей, большой, рыхлый, похожий на растрепанную, идущую по земле птицу, прошествовал Брежнев. Приблизился к Шолохову, издали открывая объятия. Подошел, обнял, запахивая вокруг него черные просторные рукава… Страстно, от души поцеловал. Коробейников видел дряблую, трясущуюся щеку генсека, острый казачий ус, отведенную в сторону хрупкую руку, сжимавшую хрустальную рюмочку. Осознал случившееся. В зале больше не существовало двух центров. Оставался только один. Дух в который раз победил материю. Доказал, что он движет царствами, управляет полетом планет, зажигает и гасит галактики.

Коробейников восхищенно смотрел. Кто-то, Невидимый, преподал урок, который он будет помнить всю жизнь.

Он покинул банкет утомленным, растерянным, не умея справиться с обилием впечатлений, среди которых красное богослужение и животное, плотское поедание противоречили друг другу, не помещались одно в другом. Вместо желанной возвышенной целостности приводили к неразрешимому конфликту, частью которого был он сам.

Из теплого дворца он попал в метель, в дикое кружение снега. Слабо проступали размытые очертания соборов, серо-золотые тени куполов, мимо которых ветер гнал секущую пургу. Колокольня Ивана Великого была видна лишь у основания. Уходила своим мучнисто-белым стволом в известковую белесость, в неразличимую снежную муть. Там, в высоте, на трех черных, отороченных золотом обручах, была начертана надпись, которая могла разрешить все сомнения, обнаружить смысл бытия. По крупицам, в путешествиях, в книгах, в непроверенных догадках и мыслях, он отыскивал смысл, пускаясь для его обретения в рискованные авантюры, опасные злоключения, не сулившие откровений, а лишь умножавшие печаль неведения. Он стоял, запрокинув лицо. Чувствовал секущий наждак метели и молил, чтобы всемогущая сила подхватила его на снежных крыльях, воздела к вершине столба, обнесла троекратно вокруг колокольни и он прочитал золотую надпись. Но небесная сила не слышала его, оставляла на земле, занавешивала от него смысл жизни, погружая в метель, сквозь которую мутно проглядывали контуры колокольни, контуры размытого мира.