Выбор оружия - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 23

Маквиллен рядом, напряженный, гибкий, протягивал руку с древком. Их сачки тянулись к бабочке. Столкнулись, спутались. Бабочка словно обернулась к ним, показала свое прекрасное лицо. Полетела. Они оба охнули, вскрикнули, напрасно и зло ударили по цветам, осыпая труху лепестков. Сердито толкнули друг друга. Погнались за бабочкой.

Она удалялась, прямо, быстро, слегка качаясь в полете, меняя свой цвет, словно голографическая картинка. Они мчались за ней по натянутой незримой струне, улавливая оставляемый ею душистый след, ловя зрачками разноцветные вспышки, которыми она обозначала полет. Старались обогнать друг друга, оттеснить, толкнуть заостренным локтем, ударить напряженным бедром, ловцы, соперники, любовники бросившей их красавицы.

На пути встали заросли, колючий мелкий кустарник. Они продрались сквозь колючки, сквозь хруст, боль, жалящие царапины, страшась потерять мелькавшую впереди лиловую искру. Черная грязная лужа отразила под ногами маслянистое солнце. Они влетели в грязь, хлюпая, бежали, расплескивали жижу, сажая на одежду, на лицо, на сачки черные зловонные кляксы. Бабочка уносилась вдаль, как малая лиловая блестка. Упавшее дерево выставило острые кривые сучки. Они прыгнули через корявый ствол. Белосельцев почувствовал, как ветка впилась в одежду, рванула клок. Бабочка еще несколько раз мелькнула и исчезла, оставив в глазах разноцветные точки гаснущей галлюцинации.

Они остановились, тяжело дыша, все еще шаря глазами, ожидая ее возвращения. Было пусто, солнечно. Просека была переполнена до краев слепящим светом. Бабочка улетела в свое царство. Оставила их, грязных, исцарапанных, в продранных одеждах. Соединила навсегда этой погоней, неудачей, сладким воспоминанием о недоступном чуде, несостоявшемся бессмертии, неуловимой красоте.

Они отдыхали на обочине, у пустого, стеклянно-синего шоссе с далекими слоистыми миражами, напоминавшими текущую воду. Дверцы автомобиля были открыты, чтобы салон продувался ветром. Шофер сидел в стороне, поедая бутерброд, деликатно поглядывал в сторону пассажиров. А они, постелив на землю салфетку, выложили на нее сандвичи, поставили бутылку виски, наслаждались теплым ветром, изогнутыми блестящими травами, солнцем, которое залетело в высокое дерево и запуталось там среди веток и лучей.

– Если бы ты не поторопился, я бы ее поймал. – Маквиллен, держа наполненный стакан, мягко укорял Белосельцева. – Поймал бы ее непременно, а потом подарил тебе. Я видел, что она тебе дорога, что тебе без нее невозможно. Но ты помешал, и она улетела. Ты сам виноват в своем несчастье. Тебя сгубило твое нетерпение.

– Извини, – возражал Белосельцев, чувствуя, как сладко закружилась голова от первого опьянения, как хорошо ему сидеть на обочине трансафриканского шоссе, берущего начало у берегов Средиземного моря, в горячих песках Сахары, пробегающего сквозь континент до мыса Доброй Надежды, мимо его, Белосельцева, ног, у которых стоит початая бутылка виски. – Извини, но спугнул ее ты. Ты проявил нетерпение и бестактность. Ворвался к даме, в ее будуар, без стука, в момент, когда она расчесывала перед зеркалом свои прекрасные темные волосы. Я вынужден был тебе помешать. Я спасал даму, спасал ее честь. Тебя она будет вспоминать как разбойника, а меня как избавителя.

– Если ты всю жизнь только и делал, что спасал честь дам, то я понимаю, почему ты до сих пор не женат, – улыбнулся Маквиллен. – Понимаю, почему дамы от тебя убегают. Поверь моему опыту, не всегда следует спасать честь дамы. Не все дамы этого непременно желают. Та, что от нас улетела, будет вспоминать меня как мужественного и отважного кавалера, а тебя как святошу и простофилю.

– Бог с ней, – примирительно сказал Белосельцев. – Хорошо, что она улетела. Если бы один из нас ее поймал, другой бы чувствовал себя обделенным. Была бы обида, ссора, черная зависть. А теперь ее нет, и мы можем вместе о ней вспоминать, вместе о ней горевать. От этого наша дружба будет еще возвышенней.

– Ты прав, – соглашался Маквиллен. – Мужская дружба превыше всего. Женщины ссорят и разводят друзей. Хорошо, что мы ее не поймали. Выпьем за дружбу двух одиноких мужчин.

– Будет день, Ричард, когда мы вспомним наш бег по просеке, те черные лужи и заросли и улетающую фиолетовую бабочку. – Белосельцев протянул стакан, Маквиллен ударил в него своим:

– За нашу мужскую дружбу, Виктор!

Солнце светило в кроне, и дерево казалось стеклянной бутылью, оплетенной блестящими прутьями. От земли подымалось тепло. Их сачки лежали рядом. На лбу у Маквиллена, у самых волос, высыхала маленькая серая клякса. На руке Белосельцева сочно краснела царапина. Ему было хорошо на этой обочине. Он испытывал благодарность к Маквиллену за его простодушие, за веселый нрав, за несравненную возможность оказаться на краю африканского леса, смотреть, как блестит сухая травинка, на которой пригрелось крохотное слюдянистое существо. И хотелось забыть тех строгих людей, что послали его в Африку. Хотелось забыть, что за поясом у него пистолет. Что еще недавно в Луанде, на ночной веранде, рыжий бармен стрелял в чернокожего лидера.

– Нам нужно ехать. – Деликатно улыбаясь, водитель приглашал их в машину. – Господа хотели спуститься по серпантину в долину, где как будто бы у них назначена встреча.

Они мчались по безлюдному шоссе с редкими пешеходами по обочинам, с тенистыми, похожими на парки лесами, в которых среди вершин плавала синяя дымка осени. Дорога понемногу стала снижаться, делая плавные виражи и дуги, по сторонам возникали каменные склоны, поросшие мелколесьем и вьющимися темно-зелеными кустарниками. И вдруг словно ахнуло огромным бесшумным взрывом, унесло половину Земли, и они повисли в огромном провале, в пустоте, в туманной голубизне, как в невесомости. Машина стала парить, словно планер, попадая в потоки восходящего воздуха, делала дуги, круги, мягко переваливаясь с боку на бок, возвращалась к месту, которое только что покинула. Спускалась по извилистому серпантину, чудом удерживаясь на бесконечном склоне, над бездной.

Белосельцев в восхищении, в страхе смотрел на этот африканский провал, полный синего воздуха. На огромную выемку, где чьей-то божественной волей был изъят кусок планеты, унесен в пространство Вселенной. Здесь была видна мастерская, в которой создавалась Земля. Гончарный круг, на котором она вращалась. Был виден каприз создателя, которому не понравилось глиняное, сверкающее влагой изделие, и он хватанул пятерней мягкий, теплый сосуд, кинул шматок через голову. Быть может, отсюда, из этого провала, была вырвана Луна и отправлена в ближний Космос, чтобы вечным осколком вращаться вокруг синей глазированной чаши Земли. И там, на Луне, если разгрести мучнистую пыль, добраться до твердой породы, найдешь отпечаток резной акации, лесной стрекозы, окаменелой бабочки.

Они спустились в долину, и здесь был жар, желтизна, ржавый противень пустыни Калахари, сквозь которую трасса шла к океану. Земля по сторонам была плоской, поросла сухими колючками, белесыми выгоревшими тростниками. В открытые окна машины врывались стеклянные пузыри раскаленного ветра.

– Кто ваши друзья, что они назначили свидание в пустыне? – Маквиллен чувствовал себя хорошо, оживленно крутил головой, в которой не проходил веселящий хмель. – Может быть, здесь есть какой-нибудь придорожный кабачок, где мы сможем пообедать и выпить?