Снайпер - читать онлайн книгу. Автор: Павел Яковенко cтр.№ 27

Владимир Иванович в первый раз поднял голову на своего верного юриста. Но смотрел мимо него. Ситуация в его голове начинала приобретать какие-то понятные контуры. Он прекрасно знал, что почти все областные элеваторы скуплены иностранными или московскими компаниями; крупные перерабатывающие комплексы тоже не принадлежали области. Но дело в том, что те предприятия к моменту перехода собственности уже были в долгах как в шелках, и спасти их от аннексии было не реально. А его птицефабрика никому ничего не должна, вполне самостоятельна… Но, наверное, эти жадные московские люди уже подобрали все, что лежало плохо; они хотят взять то, что лежит хорошо. А методы… Кто сейчас обращает внимание на методы, в наше-то время, когда новые директора появляются чаще всего после убийства предыдущих. «Хорошо, что сразу не начали с киллера!» — усмехнулся своим мыслям Владимир Иванович. Надежда Павловна восприняла эту гримасу директора, как недоверие к ее словам, и поспешила объясниться.

— Да, Владимир Иванович, в области и суд мы выиграем, и может быть, с банками удастся договориться, но ОНИ наверняка передадут дело в окружной арбитраж — в Казань. А там я ни в чем не уверена.

— Я вас понимаю, Надежда Павловна, понимаю. Все правильно. Я буду звонить. Вы свободны. Да, кстати, скажите инженерам в приемной, пусть подождут еще, я их сам вызову.

И не дожидаясь, пока юрист уйдет, директор стал набирать номер, непрерывно сверясь с письмом, которое весь разговор лежало у него перед глазами.

Несмотря на всю внешнюю секретность, соблюдаемую руководством, через три дня уже все рабочие и служащие «Новопетровской» были в курсе наглого и беспрецедентного наезда на их родное предприятие. Об этом шушукались в столовой, об этом тихо обменивались мнениями на рабочих местах, в кабинетах, и в полный голос говорили об этом дома.

По старой доброй традиции семья Куценко всегда ужинала вместе, и даже ели щи из одной большой чашки. С горчицей, хреном, луком или чесноком. В этот момент обсуждались все происшествия за день. Саша, который на три года был вычеркнут из домашней жизни, сразу по приезду с удовольствием вернулся к ритуалу, который здорово напоминал ему детство, и как бы даже замедлял неумолимый бег беспощадного времени.

Сегодня вечером отец больше ругался, чем ел. Но понять его было можно. Особенно сыну.

— Да что же это делается? Мы горбатились, работали как проклятые. Даже когда все крепкие хозяйства развалили, у нас всё уцелело. Зарплату платят, паек дают — я сейчас даже больше стал получать, чем при советской власти — ну кому это не нравится?! У нас кругом везде столько колхозов загнулось! Не пашут, не сеют, вообще ничего не делают — земля бурьяном заросла. Туда желающих нет, а когда предприятие ни в ком не нуждается — тут и лезут твари со всех сторон — жирный кусок себе урвать.

Мать успокаивала:

— Да ты ешь, ешь; а то мы всю чашку без тебя уговорим.

— Да что ты говоришь, мать! Вот придут к нам эти чертовы москвичи, рабочих разгонят, зарплаты срежут, будут всю прибыль за границу на счета качать — что мы тогда есть будем?! Не знаешь? Вот и я не знаю!

— Папа, а в чем, собственно, дело? В чем наезд?

Отец на мгновение смутился, он не знал — в чем, собственно, дело-то. Сказал то, что слышал:

— Говорят, что вроде должны мы ИМ, а наши говорят, что ничего подобного, брехня все это, крючкотворство одно.

— Это как рэкет, наверное — ты нам должен, потому что вообще здесь живешь!

— Во-во, Сашка, так оно и есть!

Отец, наконец, сосредоточился на почти остывших щах, мать уже поднялась из-за стола; а Саша живо представлял себе этих неизвестных крутых: с бычьими шеями, бритыми головами, в малиновых пиджаках, с золотыми цепями на босу грудь. Такие образы Саша встречал; редко, но видел. Одного такого видел в институте, на сессии — тот числился в группе, но появлялся исключительно в деканате, решая свои учебные проблемы там. Вся группа поражалась: какого черта он поступил на заочный, когда мог просто купить диплом — его карьера наверняка не зависела от образования. Но, как известно, у богатых свои причуды.

Чем дольше Саша думал о «Новопетровской», тем сильнее ненавидел захватчиков. Его уже слегка поколачивала мелкая дрожь. Он знал, что это предвестник назревающей ярости, которой пока не было выхода, но нужно будет его найти.

Он лежал в постели, смотрел в потолок и думал. Об отце, который отработал на птицефабрике более двадцати лет, начиная прямо с ее строительства; о том, как он каждый день строго вовремя уходил на работу, тщательно выполнял свои обязанности; никогда ничего не украл, всегда гордился предприятием, считал его своим (и до сих пор считал), возглавлял партийную ячейку цеха; и вообще, ответственности и дисциплине отца могли бы позавидовать многие. За свой труд папа получил от руководства как-то очень немного акций, но это его не расстроило. Теперь он гордился, что предприятие выстояло, нарастило объем, что о нем постоянно пишут в газетах. Да за двадцать лет отец просто сросся с птицефабрикой — а сейчас у него хотели это отнять. Сашины глаза увлажнились, он сжимал и разжимал кулаки: любовь к отцу и ненависть к врагам переплетались в одно целое, неразрывное.

Засыпая, снайпер знал, что он хочет сделать. Он не знал — как, он не знал — где, но он знал — что.

Саша уснул спокойно. Ему снился все тот же сон: блокпост у Гирзель-аула, мечущиеся фигурки, но в отличие от предыдущих кошмаров, со стрельбой у него обстояло все отлично — он стрелял уверенно, и ни разу не промахнулся.

* * *

Дорогих гостей Владимиру Ивановичу долго ждать не пришлось. Через неделю после его звонка, три джипа с московскими номерами рано утром уже поворачивали с московской трассы на дорогу, ведущую к административному корпусу птицефабрики. Дорогу перегораживал шлагбаум и будка с охранниками, слева от шлагбаума предприятие построило автостоянку, так как чужой транспорт пропускать на территорию предприятия можно было только по распоряжению руководства. Собственные служащие оставляли машины, и дальше шли пешком.

Москвичи сочли это ниже своего достоинства. Головная машина встала перед шлагбаумом и засигналила. Из будки вышел охранник, и походкой, полной скрытого достоинства, что представлялось несколько неожиданным для гостей, подошел к водительскому окошку. Это был Саша Куценко.

— Эй, брателла, открывай шлагбаум, власть меняется, — водитель был нагл, как бывают наглы водители больших боссов, не признающие над собой никаких начальников, кроме одного; и боссам это нравится.

— Я должен получить разрешение, — спокойно ответил Саша, — представьтесь, и я позвоню дежурному.

— Ладно, парень, скажи, что москвичи приехали.

— Хорошо.

Саша развернулся и пошел назад, к телефону. Разрешение на пропуск он получил сразу, включил механизм, шлагбаум поднялся, и кортеж въехал на территорию.

В этот момент Куценко записывал номера и модели. За тонированными стеклами он не мог рассмотреть пассажиров — это его очень огорчило. Но он рассмотрел водителя, и человека на переднем сидении. Водитель был молод, и его лицо полностью соответствовало образам ночных размышлений. Саша сразу же возненавидел его. Второй был красномордым толстяком, в сером пиджаке с галстуком, с лицом надменным, как у председателя Совета Министров, презрительно выпяченной губой, и глазами, смотрящими сквозь тебя. Саша и это запомнил.