Экслибрис - читать онлайн книгу. Автор: Росс Кинг cтр.№ 73

Я еще стоял на улице под тентом, как слабоумный глазея с открытым ртом по сторонам, когда Монк вернулся с Даугейт, принеся почту. Пришло два письма: одно от книготорговца из Антверпена, другое от престарелого священника из Саффрон-Уолдена. Я проследовал за Монком в зеленую дверь. Впереди нас ждал новый день.

Часом позже наемный экипаж уже вез меня на Ситинг-лейн. Я не собирался вновь посещать Сайласа Кобба или Морское ведомство, а скорее предполагал побеседовать с приходским казначеем церкви Святого Олава. Подойдя к церкви, я обнаружил, что там еще идет утренняя служба, и поэтому тихонько проскользнул на одну из задних скамей и начал листать молитвенник — одну из тех книжиц, к сжиганию которых Кромвель и его генералы приложили все силы; я был смущен и почему-то полон сознания собственной греховности. Нельзя сказать, чтобы я часто захаживал в церковь — в отличие от Арабеллы, которая иногда посещала по две службы в день. Я не имел ничего против этих обрядов — ни против пуритан с мятежной строгостью тайных молений, ни против государственной церкви с ее ладаном, отгороженными алтарями и прочими полупапистскими ритуалами. Но мне лично больше по душе квакеры, верующие в так называемый внутренний свет, для воспламенения которого не нужны ни священники, ни таинства.

Сидя в солнечных лучах, льющихся сквозь витражные окна, я, однако, размышлял вовсе не о духовных предметах. Я думал о Генри Монбоддо и сэре Амброзе Плессингтоне, о том, какая же не поддающаяся точному определению связь существовала между «Лабиринтом мира» и их приключениями в Испанской Америке, между «герметическим сводом» и протестантскими фанатиками. Мои бесплодные размышления прервало окончание службы, и я направился вдоль по проходу навстречу прихожанам, размышляя, не покажусь ли я викарию, с моим, как обычно, неухоженным видом (да плюс болезненные последствия вчерашних возлияний), кающимся грешником, отмаливающим свою распутную жизнь. Как бы то ни было, он без видимых раздумий направил меня в ризницу, где я, найдя ризничего, объяснил ему, что хотел бы выяснить кое-что в приходских записях об одном из их прихожан — моем предке, уточнил я, — похороненном на здешнем церковном кладбище. Он охотно согласился мне помочь и после долгого копания в одном из шкафов выдал мне пухлый том, регистрационную книгу за 1620 год в переплете из воловьей кожи. Предложив мне присесть за его столик, он удалился в церковь, которая уже опустела, если не считать одной старушки, ковыляющей по проходам с шваброй в руках.

Приходская книга делилась на главы сообразно трем важнейшим этапам жизненного пути: крещение, венчание и смерть. Я быстро открыл раздел смертей. В сумрачной обстановке ризницы такое чтение не навевало веселья. Я знал, что в былые времена, как и в наши дни, приходские служащие составляли и выдавали свидетельства о смерти, а в приходские книги обычно записывали ее причины. Но я оказался совершенно не готов читать эти описания кончин, которые следовали за каждым именем и датой, графа за графой, страница за страницей: апоплексические удары, водянки, плевриты, сыпной тиф, дизентерия, «убиение», истощение, чума, отравление, самоубийство — и так далее, непрерывный каталог давно забытых трагедий. Одного бедолагу «покалечил медведь, сбежавший из медвежьей ямы в Саутворке», другого — «съел крокодил в Сент-Джеймсском парке». Имелись и записи, где причина смерти оказывалась не такой очевидной: к примеру, мужчины или женщины были «найдены мертвыми на улице» или «убиты осенью», а около некоторых имен стояла запись: «Причина смерти неизвестна».

Кончина Сайласа Кобба была в числе самых таинственных. После тридцати минут поисков я нашел его имя почти в конце книги, на страницах, отведенных декабрю, который, судя по всему, был особо опасным месяцем для прихожан Святого Олава. Но имеющиеся сведения разочаровали меня. Чья-то неуверенная рука просто записала, что Сайлас Кобб был «обнаружен мертвым в Темзе ниже Йорк-хауса». И больше ничего. Ни рода его занятий, ни места жительства, ни ближайших родственников. Никаких зацепок относительно его личности.

Потерянное время, решил я. Закрыв приходскую книгу, я поблагодарил служащего, но уже в дверях вдруг вспомнил вчерашний рассказ Биддульфа и его упоминание о том, что Йорк-хаус принадлежал Фрэнсису Бэкону, вероятному проектировщику «Филипа Сидни», который в конечном счете продал дом герцогу Бекингему, а тот, в свою очередь, хранил там книги и картины, пока его сын не был вынужден продать их, пригласив в качестве посредника (согласно словам Алетии) не кого иного, как Генри Монбоддо.

Я так разволновался, что у меня пощипывало баки… но вскоре решил, что, скорее всего, это просто мои странные фантазии. Если между Коббом и Бэконом или Бекингемом или Коббом и Монбоддо и могла быть какая-то связь, то лишь самая отдаленная. Да и связь Кобба с Йорк-хаусом и хранившимися там картинами — вероятно, лишь случайное совпадение, ведь приливы и отливы могли отнести труп и вверх, и вниз по течению, прежде чем его вытащили из реки поблизости от Йорк-хауса. Он мог свалиться в Темзу — или его сбросили в нее мертвым или живым — практически в любом месте от Челси до Лондонского моста. Ведомости рассылавшиеся по подписке, в те дни были полны историями о подобных коротких плаваниях; об отчаявшихся людях, которые прыгали с ограждений моста, но обязательно всплывали через несколько дней в трех или четырех милях ниже по течению.

Перед выходом из церкви я надумал спросить служку о надгробии Кобба, которое выглядело значительно новее соседних, значительно новее, подчеркнул я, чем те, что были изготовлены в 1620 году. Но служка только пожал плечами и пояснил, что это обычное дело — ставить новые надгробия над старыми могилами. Более того, получившие богатое наследство люди зачастую исправляли себе родословную, выбирая для могил своих предков местечко получше, — дело доходит даже до того, рассказал он, что эксгумируют кости из каких-нибудь мрачных отдаленных участков и перезахоранивают их в более почетное место, например в церковные нефы или склепы, а там уж место нового упокоения украшают дорогой мраморной плитой или даже бюстом или статуей. Вот порой так и получается, объяснил он, что в замечательной компании герцогов и адмиралов среди величественных памятников, изваянных в мраморе или отлитых в бронзе, вдруг, лет через пятьдесят после смерти, оказывается скромный лодочник или торговец рыбой. Но, по словам служителя, в церкви не ведется никаких официальных записей о таких улучшениях.

— Вы можете расспросить на сей счет плиточника или каменотеса, они занимаются резьбой по камню, — посоветовал он. — Обычно они записывают имена или гербы на обратной стороне плит.

Но мне не хотелось плестись при свете дня к могиле Кобба — как, впрочем, не хотелось и заходить в шумный и пыльный камнерезный двор, — с одной стороны, из-за полуденной жары, а с другой — из-за последствий употребления Биддульфова ромбольона. И поэтому я вернулся в «Редкую Книгу», размышляя, что же полезного для моих поисков есть в этих новых сведениях; если вообще в них есть хоть что-то полезное.

Остаток дня я занимался обычными делами среди моих книжных полок и в случае надобности обслуживал покупателей. Ах, славный целительный бальзам привычного распорядка, то, что Гораций называет laborum dulce lenimem, «сладостное успокоение напряженных трудов». Потом я подкрепился приготовленным Маргарет ужином, выпил пару бокалов вина и выкурил трубочку, а затем в десять вечера, мое обычное время, отправился в кровать, решив отложить вчерашнего «Дон Кихота» и водрузив вместо него на живот Вольфрамова «Парцифаля». Уснул я, должно быть, вскоре после того, как стража возвестила об одиннадцати часах.