– Спасибо, Сара, – слегка поклонился ей Крайцлер, после чего НЕЗДОРОВОЕ ВООБРАЖЕНИЕ оказалось вписанным как в ДЕТСТВО, так и в АСПЕКТЫ, что несколько меня озадачило. На мою просьбу объяснить Ласло ответил:
– Быть может, он писал это письмо взрослым человеком, Джон, однако настолько живое воображение не просыпается в зрелом возрасте. Оно было в нем изначально, и Майер тут себя оправдал: так вышло, что ребенок действительно стал опасен.
Маркус задумчиво стучал карандашом по ладони:
– А каннибализм не мог у него быть детским кошмаром? Он пишет, что читал про это. Могли он прочесть это в детстве? Впечатление произвело бы куда большее.
– Задайтесь более общим вопросом, – ответил Ласло. – Что сильнее прочего рождает воображение? Обычное, не говоря ужо больном?
На этот вопрос легко ответила Сара:
– Страх.
– Страх того, что видишь, – настаивал Ласло, – или того, что слышишь?
– Того и другого, – ответила Сара. – Но все же того, что слышишь, – больше: «нет на свете ничего страшнее» и так далее.
– А чтение – не разновидность слушания? – спросил Маркус.
– Вполне, но даже дети зажиточных родителей обучаются чтению далеко не сразу, – сказал Крайцлер. – Это всего лишь теория, но предположим, что история про людоедство тогда стала для него тем же, чем и сейчас, – страшилкой, призванной напугать. Только теперь наш человек не пугается, но пугает. И коль мы уже смогли воссоздать его до такой степени, почему бы не предположить, что он в этом находит огромное удовлетворение? Его это даже развлекает.
– Но кто ему все это наплел? – спросил Люциус. Крайцлер пожал плечами.
– Кто у нас обычно пугает детей страшными сказками?
– Взрослые, которые хотят, чтобы их дети вели себя хорошо, – моментально ответил я. – Мой отец, к примеру, обожал рассказывать про камеру пыток японского императора. И я потом ночей не спал, воображая себе ее до мельчайших деталей…
– Великолепно, Мур! Я о том же.
– Но что насчет… – начал Люциус, заметно заикаясь. – Как же тогда насчет… Простите, но я, право, до сих пор не могу обсуждать некоторые вещи в присутствии дамы.
– Так просто представьте, что она отсутствует, – нетерпеливо улыбнулась ему Сара.
– Ну… – продолжил Люциус, однако без облегчения, – как насчет внимания к… ягодицам?
– Ах да – произнес Крайцлер. – Элемент первоначальной истории или вывих нынешнего воображения?
– Э-э-эмм… – промычал я, кое о чем подумав, но, подобно Люциусу, не будучи уверен, как это выразить перед женщиной. – Так сказать… ссылки э-э… не только на грязь… но и… гм… на фекальные массы…
– Вообще-то он пользуется словом «дерьмо», – отрезала Сара, и все в комнате, включая Крайцлера, казалось, подскочили на пару дюймов от пола. – Честное слово, джентльмены, – с оттенком презрения добавила она. – Если б я знала, что вы так благопристойны, осталась бы лучше на Малберри секретаршей.
– Это кто тут благопристоен? – вскинулся я. Не самая лучшая из моих реплик. Сара нахмурилась:
– Вы, Джон Скайлер Мур. Мне прекрасно известно, что вы, случается, оплачиваете особам женского пола мгновения интимности с вами. Им, я полагаю, такая лексика совершенно чужда?
– Вовсе нет! – воскликнул я, чувствуя, как мои щеки заливает багряный румянец. – Но они не… их нельзя…
– Нельзя что? – строго переспросила Сара.
– Нельзя считать… ну, в общем, дамами.
На этих словах Сара встала, уперла одну руку в бедро, а второй извлекла откуда-то из нижних складок платья свой «дерринджер».
– Я бы хотела сейчас всех вас предупредить, – сказала она звенящим от напряжения голосом. – Следующий джентльмен, который вздумает использовать в моем присутствии слово «дама» в подобном контексте, дальше будет срать через совершенно новую дыру искусственного происхождения в собственном брюхе.
Объявив это, она спокойно спрятала пистолет и как ни в чем не бывало уселась на место. Полминуты вокруг стояла могильная тишина. Потом Крайцлер тихо спросил:
– Я понял, вы хотели обсудить упоминания о дерьме, Мур?
Я одарил Сару гневным и обиженным взглядом, который она хладнокровно проигнорировала, и только после этого продолжил:
– Они, похоже, связаны – все эти копрологические отсылки и озабоченность той частью анато… – Я ощутил, что мой висок сверлит полыхающий взгляд Сары и как мог демонстративно закончил: – … озабоченность задницей.
– Разумеется, они связаны, – сказал Крайцлер. – И метафорически, и, собственно, анатомически. Что загадочно, а литературы по этому вопросу до обидного мало. Майер, в частности, размышлял о возможных причинах и следствиях ночного недержания мочи, и любой работавший с детьми подтвердит, что их подопечные время от времени аномально одержимы фекалиями. Вместе с тем, большинство алиенистов и психологов считают это разновидностью мизофобии – болезненного страха грязи и заразы, определенно знакомого нашему человеку. – Крайцлер вывел посередине доски слово МИЗОФОБИЯ, но когда отступил на шаг, удовлетворенным он не выглядел. – Все-таки, похоже, здесь не только это…
– Доктор, – сказала Сара. – Я вынуждена еще раз настоятельно вас попросить расширить концепции матери и отца. Мне известно, что в опыте работы с детьми после определенного возраста вы наверняка сможете заткнуть за пояс любого специалиста, но скажите: вы когда-нибудь нянчились с младенцем?
– Только как врач, – ответил Крайцлер, – да и то редко. А что?
– Как правило, мужчины мало бывают рядом в этот период. Кому-нибудь из вас известны мужчины, сыгравшие бы активную роль в уходе за ребенком моложе трех-четырех лет? – Все дружно помотали головами. Подозреваю, что если бы нам такие мужчины и были известны, мы бы промолчали, опасаясь «дерринджера». Сара обернулась к Ласло: – Когда вы находите детей с аномальной фиксацией на испражнении, доктор, – в чем она у них обычно выражается?
– Либо в чрезмерном стремлении, либо в болезненном нежелании.
– Каких стремлении или нежелании?
– Посещать клозет.
– И как же они учатся ходить в клозет? – последовал немедленный вопрос Сары.
– Их научили.
– В основном мужчины, верно?
Крайцлеру потребовалась минута на осмысление. На первый взгляд, было неясно, к чему вели эти вопросы, но теперь все осознали: если навязчивые идеи нашего убийцы относительно фекалий, ягодиц и прочей «грязи» (ибо другие виновные в записке не приводились) были привиты ему в детстве, скорее всего, винить в этом следует женщину или женщин – мать, няню, гувернантку, кого угодно.
– Понимаю, – сказал в итоге Крайцлер. – Я понимаю, что вы, Сара, процесс наблюдали сами?