Афинский яд - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Дуди cтр.№ 57

Первый свидетель обвинения: Трифена

Манфий взял свиток и громко прочел короткую запись:

Я, Трифена, вольноотпущенница, рожденная от рабыни, некогда принадлежавшей Ферекрату Афинскому, свидетельствую, что являюсь хозяйкой увеселительного заведения, предоставляющего услуги проституток. Я подтверждаю свое знакомство с женщиной по имени Фрина, которая посетила мой дом в вышеозначенную ночь и возглавила веселье. Я не могу сказать, что именно произошло, поскольку находилась в другой части дома. Я не заметила никаких особенных беспорядков. Я знаю, что она попросила принести вина (разбавленного чистой водой) и ячменного хлеба, за которые обязалась заплатить, и велела поровну разделить их между присутствующими. Полагаю, она имела в виду, что еда должна достаться каждому. Женщина по имени Фрина очень щедра, учтива и обходительна, от нее никогда не бывает хлопот. Да, Фрина отдается мужчинам за деньги, но она хорошо воспитана. Мне неизвестны случаи, когда она взяла бы с клиента больше двух драхм. Мужчины делают ей подарки, очень дорогие. Время от времени она снимала комнату в моем заведении, чтобы развлекать там мужчину по собственному выбору.

Показания Трифены были представлены таким образом, поскольку женщины, даже свободнорожденные, а также дети и рабы считаются недостойными и не могут выступать свидетелями на публичном суде. Странно, что дознаватели вытянули из Трифены так мало обличающих заявлений, но, судя по всему, у содержательницы дома наслаждений были влиятельные покровители, которые не желали, чтобы ее заведение закрылось.

Второй свидетель обвинения: рабыни из дома Трифены

Ряд показаний, полученных от рабынь, был немедля приобщен к делу. Их изучил и записал Ферамен. Хотя многие девушки Трифены даже под пыткой упорно отрицают, что присутствовали при интересующем нас событии (одна женщина утверждает, что пошла на кухню, другая говорит, что была в отхожем месте или в соседней комнате), из сказанного понятно, что Фрина надела на голову венок из колосьев, глотнула похлебки, которую подала ей флейтистка по имени Фисба, и назвала себя «безутешной матерью». Несколько девушек вспомнили «бога равенства». Они признали, что Фрина возглавила шествие по дому, с музыкой и факелами.

— Вернемся к личности Обвиняемой, — с мрачной улыбкой проговорил Аристогейтон. — Едва ли нужно свидетельствовать факт, который ни один человек в здравом рассудке не станет отрицать: Мнесарет, известная на улицах как Фрина, предлагает плотские услуги в обмен на деньги и дары. Говоря без обиняков, эта женщина — проститутка. Она заслуживает не больше уважения, чем обыкновенная уличная девка, которая зарабатывает на жизнь, раздвигая ноги в зловонном переулке или благоухающем мочой углу под городскими стенами. Она может вылить на себя сколько угодно египетских благовоний, но запах разложения, коснувшегося ее тела и души, уже не скрыть.

Мы все принюхались, словно надеясь различить аромат духов, которыми пользовалась Фрина.

— Она не только представительница самой презренной из всех профессий, но еще и чужеземка, дочь вероломной Феспии, жители которой помогли македонцам в разрушении Фив. Как мило со стороны этой падшей женщины претендовать на свершение добрых дел, якобы под покровительством своего «бога равенства». Это чуждое афинскому духу нововведение может вызвать никому не нужные претензии и даже привести к восстанию бедноты. Это опасные мысли, нечестивые и неуместные в Афинах. У нас есть свидетели преступных речей и поступков рокового вечера. Я вызываю главного, Эвбула, сына Ксенофонта из Мелиты.

Это был неисправимый насмешник и бахвал, которому выпало сыграть такую важную роль в ночной пирушке. Сейчас он заметно волновался, а веселье уступило место скромности. Опрятный, в ослепительно белом хитоне, Эвбул выглядел, как образцовый афинский юноша.

Третий свидетель обвинения: Эвбул, сын Ксенофонта из Мелиты

— Я видел Фрину в публичном доме. Я пришел туда с пира в доме Архимеда, и мы все смеялись и шутили. Да, мы пришли комосом и всю дорогу танцевали. Мы были изрядно навеселе. Мне неизвестно, пила ли Мнесарет и где она была до того, как появилась у Трифены. И вдруг Фрина, то есть Мнесарет, назвала себя Деметрой. Она стала распевать гимны Деметре, и никто не мог ей помешать. Кухарки дали Фрине пшеничные колосья, которые она водрузила себе на голову. Нет, я не хочу повторять ее слова, ибо не желаю совершать святотатства. Но ее гимн начинался со слов: «Я безутешная мать, я Деметра, покинута всеми», а ближе к концу она сказала: «Ем я цицейон»… При этом Фрина ела овсяную похлебку — ужин какой-то рабыни. А потом вскричала: «Я служу Исодету, Богу Равенства» — и возглавила шествие. Да, я принял в нем участие, но лишь на следующий день понял, что произошло. Там были факелы, а музыканты играли на разных инструментах.

Зрители затаили дыхание. Такого ожидали немногие. Преступление, подтвержденное и детально описанное юным гражданином!

Аристогейтон ликовал:

— Вот! Слышали вы это? Внемлите все! Теперь вы понимаете, афиняне, что это не безобидная шалость, не мелкое нарушение, не перевирание молитвы. Это намеренное, леденящее кровь издевательство над священными основами Элевсинского ритуала. Как можно превращать его в спектакль, пародию! Склонять благочестивых афинских юношей к почитанию чужеземного идола! Смущать их кощунственными речами, обманом завлекая в тенета преступного, тайного обряда! Каким позором покрыла она наш славный город! Что здесь еще говорить? Но если слов этого юноши знатного происхождения и образцового поведения мало, я представлю другие доказательства.

Ферамен не сидел, сложа руки. Он разыскал еще одного гражданина, который согласился быть свидетелем, — юношу по имени Калипп, испуганно добавившего пару штрихов к общей картине.

Четвертый свидетель обвинения: Калипп из Пеании

— Да, я был там и слышал, как Фрина — я только что узнал, что ее настоящее имя — Мнесарет, — пела не то гимн, не то песнь Деметре. При этом присутствовали многие: рабыни, флейтистки, шлюхи, множество куртизанок-вольноотпущенниц. А также клиенты и гости, разгоряченные вином, вроде меня или Эвбула. Да, я был изрядно навеселе. Мне кажется, Фрина пришла с симпосиона. Я сам — из сельского дема и в Афинах почти никого не знаю. Юноши выглядели, как граждане или сыновья граждан. Там был какой-то македонский воин нелепого вида, с зеленым венком, съехавшим на один глаз. Не знаю, кто он. Говорили, он был ранен копьем в бою, я точно это помню. Еще я помню, как Эвбул предложил станцевать кордакс, на что Фрина ответила какой-то глупой шуткой. Фрина вела себя именно так, как рассказал Эвбул. Да, это было представление для целой комнаты зрителей. Она сказала: «Ем я цицейон», и сделала глоток из чаши с овсяной похлебкой. Потом она сказала что-то про равенство, мы выпили, стали танцевать, а потом, возглавляемые Фриной, прошли по всему дому с факелами.

— Вот! — торжествующе сказал Аристогейтон. — Иных доказательств не требуется. Все уже ясно. Что происходит во время Мистерий? Поется гимн Деметре. Мисты пьют цицейон, напиток, изготовленный из зерна и священных трав богини. Это обряд, который основала сама Деметра, и он не должен становиться объектом поругания. Дочь Феспии виновна в страшном преступлении. Она глумилась над Мистериями, превратила их в спектакль, а потом представила зрителям нового бога и организовала религиозное шествие в его честь. За это она должна поплатиться жизнью.