Чувствуя, что вот-вот потеряю сознание, я опустил веки.
Голова закружилась. Мемнох поддержал меня и не позволил упасть.
– Смотри! Смотри еще! – приказал он, заставляя меня
выпрямиться.
Однако я закрыл глаза руками, ибо знал, что если брошу хоть
еще один взгляд на окружавшее нас великое единство, то непременно упаду в
обморок, ибо меня погубит острое ощущение собственной обособленности. Ведь
каждый, кого я встречал до сих пор, тоже существовал словно сам по себе.
– Они все существуют сами по себе, – вскричал я, теснее
прижимая ладони к глазам.
Вновь послышалось громкое пение, звуки его неистово взмывали
ввысь, рассыпались и каскадом обрушивались на меня. Однако я почувствовал в них
столь созвучные моим собственным чувствам ритмы и мелодии, что невольно запел
сам.
Я пел вместе со всеми. Высвободившись из объятий Мемноха, я
на несколько мгновений неподвижно застыл на месте, открыл глаза и отчетливо
услышал, как мой голос в числе других улетает в просторы вселенной.
И все же моя песня была исполнена не только радости и
торжества, но и страсти, жадного стремления к познанию. Она возникла во мне,
ворвалась в душу, и я вдруг почувствовал, что вокруг нет никого, кто ощущал бы
себя в опасности или испытывал неудовлетворенность, что в сердцах людей нет ни
равнодушия, ни скуки. Все находились в постоянном движении, выражения лиц,
равно как и очертания тел, то и дело менялись, однако ни о каком «неистовстве»
или «безумии» не могло быть и речи.
Моя песня была, пожалуй, единственной печальной нотой в
общем хоре, однако и она быстро обрела иную гармонию и стала походить скорее на
псалом или церковное песнопение, а после сменилась гимном, исполненным восторга
и благодарности.
Я вскрикнул. Точнее, выкрикнул одно только слово. И этим
словом было слово «Бог!». Оно прозвучало не как признание существования
Господа, мольба к Нему или призыв, а всего лишь как обыкновенное восклицание.
Мы стояли в дверном проеме. Перед глазами возникали все
новые горизонты, и вдруг, в какой-то момент, я осознал, что внизу, за ближайшей
к нам балюстрадой, простирается весь огромный мир.
Таким мне видеть его еще не приходилось – вся многовековая
история мира, все тайны и секреты раскрылись как на ладони. Достаточно было
перегнуться через балюстраду – и взору представали Эдем, древняя Месопотамия
или римские легионы, продирающиеся сквозь непроходимые чащи лесов моей земной
родины. Я мог воочию видеть, как величественный Везувий стремительно извергает
смертоносные потоки лавы и засыпает пеплом Помпеи.
Я был уверен, что стоит мне своими глазами увидеть это – и
наступит прозрение, все станет понятным, все вопросы отпадут сами собой, я
почувствую запахи иных времен, их вкус...
Я бросился к балюстраде, но она словно отодвигалась все
дальше и дальше... Сколько ни ускорял я свой бег, расстояние до нее не
уменьшалось, а, напротив, скорее увеличивалось, и казалось, что преодолеть его
невозможно. Неожиданно до меня дошло, что картина мира непременно окажется
скрытой за дымовой завесой и окрасится пламенем пожаров и что людские страдания
навсегда уничтожат охватившее меня ощущение невыразимой радости. Да, конечно,
так и будет. И все же... И все же я должен увидеть. Ибо я еще не умер
окончательно. И не намерен пребывать здесь вечно.
Мемнох протянул ко мне руки, но я бегал быстрее него.
Величественное сияние вспыхнуло совершенно неожиданно, и
источник его был, несомненно, значительно более горячим и мощным, чем источник
того великолепного света, который до сих пор озарял все вокруг. Огромное,
интенсивное магическое сияние росло, пока наконец мир, раскинувшийся внизу –
бескрайняя туманная картина вселенского ужаса и страданий, – не побледнел
и не предстал моим глазам застывшим подобием себя самого на грани
воспламенения.
Мемнох оттащил меня назад и вскинул руки, чтобы прикрыть мне
глаза, но я уже сам это сделал. Тогда он опустил голову и уткнулся лицом в мою
спину.
До меня долетел его вздох – или стон, не знаю. Звук этот
разнесся по всей вселенной и на миг заглушил и вопли, и смех, и пение, и даже
скорбные стенания, доносившиеся из недр земных.
И вдруг я почувствовал, как мощные руки ослабли и отпустили
меня.
Я взглянул вверх и в самом центре светового потока вновь
увидел балюстраду и стоявшую возле нее одинокую фигуру.
Некто высокого роста стоял, опершись руками о перила и глядя
вниз. Похоже, это был мужчина. Он повернулся, посмотрел на меня и раскрыл мне
свои объятия.
Я сумел разглядеть темные волосы и глаза, отливавшие
коричневым цветом, абсолютно правильные черты чистого, без изъянов лица. В
устремленном на меня внимательном взгляде сквозило напряжение, а в пальцах рук
чувствовалась немалая сила.
Их прикосновение заставило меня явственно ощутить твердость
и одновременно хрупкость собственного тела, и я глубоко вздохнул. Я был на
грани смерти. В тот момент я был готов перестать дышать и двигаться – и
умереть.
Незнакомец подтянул меня почти вплотную к себе. Излучаемое
им сияние соприкасалось с окружающим светом и рассеивалось в нем, отчего лицо
мужчины словно озарялось изнутри, а каждая черточка проявлялась все четче и
четче. Я видел поры и тени на его смуглой, золотистой коже, морщинки и трещинки
на губах.
А потом он заговорил... Тон был умоляющим, а голос,
исполненный силы, мужественности и в то же время горя и страдания, звучал
громко и молодо.
– Ты никогда не станешь моим врагом, Лестат, правда? Не
станешь? Только не ты, Лестат, только не ты!
Господь! Боже мой!
Охваченный ужасом, я был силой вырван из Его рук, отторгнут
от Него и от всего, что Его окружало...
Мы вновь оказались в центре воздушного вихря. Я бился в
объятиях Мемноха, рыдал и всхлипывал на его груди. Рай исчез...
– Мемнох! Отпусти меня, Мемнох! Господь! Это был сам Господь
Бог!
Однако Мемнох обхватил меня еще крепче и напряг все силы,
намереваясь утащить вниз, подчинить себе и заставить наконец начать спуск.
Мы стремительно падали, и это было ужасно. Я был до такой
степени парализован страхом, что не мог ни держаться за Мемноха, ни
сопротивляться, ни делать что-либо вообще. Единственное, на что я был способен,
это молча следить, как мимо проносятся потоки человеческих душ – одни воспаряли
вверх, другие летели вниз. Все они провожали нас взглядами, а тем временем
вокруг вновь постепенно сгущалась мгла, становилось все темнее и темнее. В
конце концов я почувствовал, что воздух сделался влажным, наполнился знакомыми
запахами, а вскоре мы мягко и бесшумно опустились на что-то.