Я прильнул к Мемноху. Была ли она прекрасной или
отталкивающей – эта толпа из представителей всех времен и народов? Черные,
белые, азиаты – люди всех рас, с вытянутыми вперед руками уверенно движущиеся
среди потерянных и смятенных душ!
Сама земля жгла мне подошвы; почерневший каменистый мергель,
усыпанный мелкой крошкой. Почему это? Зачем?
По всем направлениям то резко, то плавно вздымались горные
склоны, переходили в отвесные скалы, стремились ввысь и обрывались в глубокие
ущелья, заполненные дымчатым туманным сумраком и казавшиеся самой преисподней.
В проемах арок то мерцал, то вспыхивал свет; крутые изломы
лестниц на отвесных каменных стенах уводили к едва различимым глазом долинам и
стремительным потокам, над которыми поднимался пар, – золотистым и красным
от крови.
– Мемнох, помоги мне! – прошептал я. Я не осмеливался
выпустить из рук Плат. И не мог заткнуть уши. Стенания впивались в мою душу,
как топоры, отсекая от нее кусок за куском. – Мемнох, это невыносимо!
– Мы поможем тебе, – воскликнули призраки-прислужники,
стайка которых окружила меня со всех сторон, чтобы расцеловать и обнять. Глаза
их были широко раскрыты в приливе сочувствия. – Лестат пришел. Лестат
здесь. Мемнох привел его. Войди в ад.
Голоса то нарастали, то утихали, они звучали то поодиночке,
то вместе, словно множество людей твердили по четкам молитвы, каждый начиная со
своего места, и постепенно голоса стали звучать нараспев.
– Мы любим тебя.
– Не бойся. Ты нам нужен.
– Останься с нами.
– Помоги нам скоротать время.
Я чувствовал их нежные утешающие прикосновения, хотя меня
ужасали и пылающий свет, и полыхающие на небе вспышки, а запах дыма щекотал
ноздри.
– Мемнох! – Я вцепился в его почерневшую руку, пока он
тащил меня за собой, строго, с отстраненным выражением на лице озирая свое
адское царство.
И там под нами, за скальной расщелиной, лежали бесконечные
равнины, усеянные блуждающими и спорящими мертвецами, рыдающими, потерянными,
испуганными, – теми, кого вели, собирали и утешали призраки-прислужники;
а иные бежали опрометью, словно могли спастись, но лишь натыкались на
толпы душ и продолжали безнадежно бегать по кругу.
Откуда исходил этот адский свет, это мощное и неослабное
сияние? Водопады искр, неожиданные вспышки пылающего красного цвета, пламя,
кометы, дугой проносящиеся над вершинами.
Вопли усиливались, эхом отдаваясь от скал. Души подвывали и
пели. Мертвецы-прислужники бросались, чтобы помочь упавшим встать на ноги,
проводить тех, кто наконец подходил к тем или иным лестницам или вратам, входам
в пещеры или тропинкам.
– Проклинаю Его, проклинаю Его, проклинаю Его! –
отдавалось эхом в горах и разносилось по долинам.
– Никакой справедливости, даже после того, что было
совершено!
– Ты же не можешь сказать...
– ...Кто-то должен поступить правильно...
– Иди сюда, я держу тебя за руку, – сказал Мемнох и
пошел дальше с тем же суровым выражением на лице, проворно ведя меня вниз по
гулким ступеням, крутым, опасно узким и вьющимся вокруг скалы.
– Я не вынесу этого! – закричал я. Но мой голос отнесло
прочь. Я снова запустил правую руку под пиджак, чтобы ощутить Плат, а затем
потянулся к выщербленной, осыпающейся стене. Были ли то специально выдолбленные
в стене углубления? Цеплялись ли другие за них, чтобы удержаться и не упасть?
Вопли и стенания совершенно лишили меня рассудка. Мы пришли в следующую долину.
Неужели этот мир столь же обширен и многообразен, как и
небеса? Здесь были мириады дворцов, башен и арок; в покоях, которые
заполняли души всех времен и народов, велись споры, беседы, слышалось пение,
иные обнимали друг друга, как обретенные в минуту скорби друзья. Солдаты в
древней военной форме и современной, женщины в бесформенных черных одеяниях
Святой земли, души современного мира в своих прихотливых нарядах из магазинов
готового платья – одежды всех теперь покрывали копоть и пыль, и все то, что
блестело и привлекало когда-то, было приглушено сполохами адского света, словно
ни один цвет не мог соперничать со зловещим ореолом небес. Одни души рыдали и
гладили друг другу лицо, другие, сжав кулаки, пронзительно выкрикивали слова
ярости.
Души в поношенных темно-коричневых монашеских одеяниях,
монахини в жестких белых головных покрывалах, принцы с бархатными
рукавами-буфами, нагие мужчины, разгуливающие с таким видом, словно никогда не
ходили одетыми; платья из крашеной льняной ткани со старинными кружевами,
современные платья из блестящего шелка или искусственных тканей,
оливково-зеленые мундиры солдат и доспехи из сверкающей бронзы, крестьянская
одежда из грубой ткани и прекрасно сшитые шерстяные костюмы современных
фасонов, вечерние платья из серебристых тканей; волосы всех цветов, спутанные и
взъерошенные ветром; кожа всевозможных оттенков; коленопреклоненные старики с
сомкнутыми перед собой ладонями, розовыми лысинами и кожей на шее, собранной в
трогательные складочки; тонкие белые души тех, кто голодал в жизни, лакали из
ручьев по-собачьи, другие лежали на спине, из-под полузакрытых век посматривая
на скалы и узловатые деревья, предаваясь пению, мечтам и молитвам.
С каждой секундой глаза мои все больше привыкали к сумраку.
В поле моего зрения попадало все больше подробностей, более понятным становился
каждый квадратный дюйм того, что я созерцал! Фигуры, роившиеся десятками
поблизости от каждой настоящей души – те, что танцевали, пели и
причитали, – были не более чем образами, проекциями этой самой души,
служившими для ее общения с окружающим миром.
Ужасная фигура женщины, охваченной пламенем, была не более
чем химерой для стенающих душ, бросающихся в огонь и пытающих отвязать ее от
столба, затоптать пламя, пожирающее ее волосы, вызволить ее из немыслимой
агонии! То было место для ведьм. Все они пылали! Спасите их! О Господи, ее
волосы в огне!
И действительно, солдаты, заряжающие пушку и прикрывающие в
этот момент уши, были не более чем иллюзией для тех сонмов истинных душ,
рыдающих, стоя на коленях, и неуклюжий гигант, размахивающий топором, был не
более чем призраком для тех, кто уставился на него в оцепенении, узнавая в нем
самого себя.
– Не могу... не могу смотреть!
Чудовищные образы убийства, пыток вспыхнули передо мной,
опаляя мне лицо. Призраков тащили на смерть в котлах с кипящей смолой, воины
падали на колени с широко раскрытыми глазами; принц какого-то погибшего
персидского царства с воплем подпрыгнул в воздух, раскинув руки; в глазах
его мелькали отблески огня.