Чума на оба ваши дома - читать онлайн книгу. Автор: Сюзанна Грегори cтр.№ 61

Глаза Грея расширились от ужаса, но он послушно принялся перетаскивать тела на улицу, как сказал его наставник. Бартоломью опустился на колени рядом с Августом и, распоров весь шов, откинул одеяло; показалось серое высохшее тело. Август до сих пор был в ночной рубахе, которая была на нем, когда Бартоломью последний раз видел его. Однако одеяние было разорвано до пояса, открывая ужасающую картину. Бартоломью почувствовал, как внутри у него все заклокотало от гнева. Тот, кто похитил тело, располосовал его, вытащил внутренности и перерезал шею и горло.

При виде этого в голову Бартоломью пришло только одно – Август каким-то образом заставил своего убийцу поверить, будто проглотил злосчастный перстень сэра Джона, и убийца надругался над телом, чтобы найти печатку. Бартоломью стало тошно. Почерневшие и высохшие внутренности были кое-как затолканы обратно с полнейшим пренебрежением к достоинству мертвого. Кошмарное зрелище заставило Бартоломью усомниться в том, что убийца сумел отыскать кольцо.

Он увидел достаточно. Бартоломью принялся поспешно зашивать одеяло, чтобы убрать страшно искалеченное тело от глаз и своих, и Грея, который осмелел и подобрался поближе. Бартоломью взглянул на лицо мертвого старика. От пребывания на жарком чердаке под нагретой летним солнцем крышей влага, должно быть, испарилась из тела, потому что лицо было высохшим и сморщенным, а не разложившимся. Губы усохли, обнажив зубы, глаза запали, но это, несомненно, был Август.

Бартоломью прикрыл лицо одеялом и прошептал слова прощания. В памяти у него промелькнули сентябрьские похороны Августа, когда гроб, наполненный мешками с песком, со всеми почестями опустили в землю на церковном дворе. Мэттью присел на корточки, глядя на бесформенный тюк и гадая, в самом ли деле слова заупокойной мессы, которую отслужил по старику Элфрит, упокоили его душу. Бартоломью частенько смотрел на скромный деревянный крест на кладбище и ломал голову над тем, где же находится тело, которому следовало лежать здесь. Что ж, по крайней мере, в чумной яме старик будет покоиться в освященной земле, и никто больше не придет, чтобы надругаться над его телом.

Январь завершился чередой метелей, которые укутали все белым покрывалом. В феврале наступила более сырая и теплая погода, превратившая снег в ледяную коричневую кашу, которая просачивалась в башмаки, и от нее мерзли ноги. Бартоломью все так же обходил дома зачумленных, вскрывал бубоны, где мог, но чаще просто смотрел, как люди умирают. Они с Греем посетили последние из известных им притонов Абиньи, потом по второму разу наведались в самые любимые из них, но так ничего и не разузнали. Филиппа и Жиль как сквозь землю провалились.

До Бартоломью дошли слухи, что старшая сестра Стэнмора вместе с мужем и все их семеро детей умерли, а в Майкл-хаузе похоронили Роджера Элингтона, еще двоих студентов и четверых слуг. Колет все так же дни напролет просиживал в церкви Святого Ботолфа и пускал слюни. Как-то раз Бартоломью подкараулил его и потащил с собой к пациентам в надежде, что шок вернет ему рассудок. Но больные смущались, а Колет пришел в такое расстройство, что Бартоломью вынужден был отвести его домой.

День был в самом разгаре, но небо застилали облака и уже начинало темнеть, когда Бартоломью с Греем по пути домой наткнулись на мастера Барвелла. Тот попросил их заглянуть к одному его студенту, который был при смерти. Бартоломью сделал все, что мог, но молодой человек умер, так и не придя в сознание. Еще трое студентов в пансионе Бенета заболели, и Бартоломью помог Барвеллу обустроить отдельную комнату, в которой за ними можно было бы присматривать. Эта комната была заметно просторнее остальных, и Джейкоб Яксли, магистр права, который после смерти своих соседей занимал ее единолично, явно остался недоволен необходимостью переезжать. Он брюзжал и ворчал, пока его студенты помогали ему перенести книги и бумаги в другую каморку.

По пути обратно в колледж Бартоломью показалось, что одно тело, завернутое в саван, пошевелилось, и он пошел взглянуть, в чем дело. Вытащив нож, он распорол грубое покрывало. Женщина внутри оказалась еще жива, хотя едва дышала. Ее сосед крикнул из своего окна, что женщина сама зашила себя в саван, когда поняла, что больна чумой, потому что в живых не осталось никого, кто смог бы сделать это после ее смерти.

– А вы? – крикнул Бартоломью.

Сосед поспешно перекрестился и захлопнул окно. Женщина бессвязно бормотала что-то, пока Бартоломью нес ее обратно в дом. От Майкла он слышал, что некоторые люди, пережившие всех своих родных, из последних сил готовились к собственным похоронам. Но он не поверил монаху, решив, что это очередная досужая выдумка, которыми люди стращали друг друга в такие дни. Он присел на корточки, рассеянно похлопывая больную по руке, не в силах заставить себя не думать об ужасающих исходах подобных действий: а если бы телега добралась до ямы, когда женщина была еще жива, и она задохнулась бы под землей или ее бы разъела негашеная известь? Не исключено, что кого-то постигла такая судьба. Пока он думал об этом, женщина тихо скончалась, они с Греем зашили саван и снова положили ее на пороге.

Когда они вернулись в Майкл-хауз, уже стемнело. Бартоломью отправился взглянуть на своих пациентов в спальне коммонеров. Джером выздоровел после чумы, но болезнь подточила его силы, и он медленно умирал от изнурительной болезни легких. Едва переступив порог, Бартоломью увидел отца Уильяма – тот помогал одному из послушников-бенедиктинцев зашивать чье-то тело в одеяло. Быстрый взгляд на комнату сказал ему, что это Николас, в свои пятнадцать лет самый младший из студентов в Майкл-хаузе. А ведь еще утром он, казалось, пошел на поправку… Бартоломью тяжело опустился на скамейку.

– Он умер так быстро, что мы не успели послать за вами, – сказал Уильям. Фанатичный огонь, который обычно горел в его глазах, угас, и вид у него был измученный. – Я выслушал столько чудовищных признаний, что в аду скоро не хватит места.

Бартоломью не мог решить, шутит францисканец или нет, но в лице его не было ни намека на веселье.

– Тогда, может быть, грешников станут принимать в рай, – отозвался врач, поднимаясь.

Уильям схватил его за рукав и потянул вниз. В ухо Бартоломью полился сердитый шепот.

– Это ересь, доктор, и я советую вам воздержаться от столь странных замечаний!

– Ваше убеждение, что в аду место ограничено, тоже странное, – парировал Бартоломью. Ему вспомнились слухи, которые ходили, когда Уильям только что появился в Майкл-хаузе, – будто бы он был инквизитором.

Уильям выпустил рукав Бартоломью.

– Не беспокойтесь, – сказал он, и врач увидел, как в глубине глаз монаха, пока тот обдумывал смысл его слов, снова вспыхнул огонь. – Я не стану вовлекать вас в богословский спор. Но мне недостает общества Элфрита. Он был человеком большого ума!

Бартоломью согласился и пожалел, что Элфрита нет в живых и некому поведать свои мысли и переживания. Элфриту, в отличие от Уильяма, Элкота или Майкла, Бартоломью мог бы доверить тревоги относительно чумы и колледжа. Кстати, раз уж он вспомнил о Майкле – Бартоломью не видел его со вчерашнего дня. Он поинтересовался, видел ли бенедиктинца Уильям.