Серебряные слитки - читать онлайн книгу. Автор: Линдсей Дэвис cтр.№ 75

У Камилла Метона было не больше чести, чем у жалящей крапивы, а девушка подошла слишком близко. Он запустил руку глубоко в ее мягкие волосы и заставил Елену опуститься на колени. Она посерела. Одно движение кого-то из нас — и он резанет ей по шее, словно отрезая кусок копченой испанской ветчины.

— Отпусти ее… — приказал я ему ровным голосом, пытаясь удержать его взгляд.

— О, Фалько! Это твое по-настоящему слабое место!

— Нет — моя сила.

Елена не сопротивлялась и молчала. Она неотрывно смотрела на меня. Я сделал шаг.

— Не приближайся!

Он стоял между мной и дверью. Таким образом у него было лучшее освещение, а у меня — лучший обзор.

— За спиной, Камилл!

— О боги! — фыркнул он. — Только не эта старая уловка.

— Партнер! — крикнул я громким голосом. — Тебе потребовалось много времени.

Елена вскрикнула, когда дядя причинил ей боль, безжалостно дернув за волосы. Таким образом он пытался вывести меня из себя. Это было его ошибкой. Я не сводил с него глаз из-за Елены, но, в конце концов, он услышал яростный топот ног.

Он начал оборачиваться.

— Твой ход! — крикнул я.

Публий дернулся. Я прыгнул вперед и вырвал у него Елену. Я развернул ее и прижал лицом к груди.

Она прекратила сопротивляться раньше, чем все закончилось. Она все поняла. Я очень нежно ее отпустил, затем прижимал к себе, пока срезал веревки, и только потом позволил ей взглянуть…

Ее дядя был мертв. Возле него в луже крови лежал меч, но не его собственный, а его палача.

* * *

Сенатор Децим Камилл опустился на колени. Мгновение его глаза были плотно закрыты. Не поднимая головы, он обратился ко мне голосом, которым разговаривал в гимнасии Глаука, где мы были приятелями.

— Чему нас учит твой тренер, Марк? Чтобы убить человека мечом, требуется сила, скорость и истинное желание видеть его мертвым!

Честный Глаук на самом деле обычно так и говорил. Децим нанес хороший сильный удар, в который была вложена душа, но я никогда ему этого не скажу.

— О, брат мой, здравствуй и прощай!

* * *

Все еще обнимая его дочь одной рукой, я подошел к Дециму и предложил ему другую руку, чтобы подняться. Елена, продолжая прижиматься ко мне, повисла на шею отца. Я обнял их обоих. Мгновение мы втроем были равны, мы делили огромное облегчение и боль.

* * *

Мы продолжали стоять вместе, когда прибыли преторианцы. Петроний Лонг появился в дверном проеме, белый как молоко. За его спиной я слышал грохот возвращающихся повозок.

Похоже, шума было много. Высокопоставленные лица взяли дело в свои руки, все запуталось, началась суматоха. Люди, которые не играли никакой очевидной роли в событиях дня, поздравляли себя с завершением дела. Я медленно вышел наружу, чувствуя невероятную усталость. Мое лицо напоминало маску актера с вырезанными отверстиями для глаз.

Склад опечатывали с телом внутри, на ворота, ведущие во двор, навесили цепь. Децима отвели во дворец для объяснений. Я видел, как его дочь провожают к паланкину. Мы не разговаривали. Преторианцы знали, что у информатора — даже императорского информатора — не может быть никаких дел с сенаторской дочерью.

Метон меня ранил, и на лице Елены Юстины осталась моя кровь. Она хотела видеть меня рядом, я знал, что хотела. Она пострадала, получила ушибы, была потрясена, тем не менее, я не мог к ней подойти.

Если бы Елена подала хоть малейший знак, то я бы оттолкнул в сторону всех преторианцев, но она этого не сделала. Я стоял в растерянности. Стража провожала ее домой.

Наступила ночь. В Риме творились дурные дела, раздавались злобные и жуткие крики. Над Капитолием прокричала сова. Я услышал грустные звуки флейты, прорезающие городские улицы. Флейта пела о несправедливости мужчины к женщине, про несправедливость богов к людям.

Петроний Лонг стоял рядом, не произнося ни звука. Как мы оба знали, дело о серебряных слитках успешно закончилось.

Это был Рим. Требовалось соблюсти формальности. В ту же самую ночь, пока Веспасиан развлекал фаворитов и счастливчиков на устроенном им пире во дворце, а весь Рим ужинал семьями и трибами в других местах, меня потащили на Палатин для разговора с его сыном. Тит Цезарь, знаменитый своими милостями и любезностями, поздравил Камилла Вера, Петрония Лонга и меня. Сенатор был слишком сильно потрясен, чтобы возражать. Елена Юстина молча стояла рядом с матерью, лица обеих скрывали покрывала. Но даже и так я мог определить, что Елена пребывает в мрачном настроении, она чем-то напоминала мертвую медузу.

Особым событием дня должно было стать вручение М. Дидию Фалько золотого перстня, четырехсот тысяч сестерциев и перевода в средний класс. Щедрый жест от молодого Цезаря, который любил творить добрые дела.

* * *

М. Дидий Фалько, славящийся дурным характером, поведением и неблагодарностью, легко и беспечно оправдал свою репутацию замечательного информатора. Я подумал о том, что это означает не просто получение земли и разряда, но также изменение образа жизни. Флавий Иларий по-своему вспахивает полезную борозду и наслаждается спокойными, уютными домами с женой, которую сильно любит. Я смог бы, как и он, жить той жизнью, которую выберу, среди людей, которые мне нравятся. Я знал, что смогу преуспеть.

Затем я вспомнил Сосию. Сосию, которая умерла и у которой теперь нет даже отца, чтобы просить богов нежно с ней обращаться.

— Значит, это ваша премия за работу по контракту! — обратился я к Титу Цезарю. — Оставьте ее себе, Цезарь. Я ее не заслужил. Меня наняли, чтобы найти человека, убившего Сосию Камиллину…

В ушах у Тита все еще звенели радостные крики и приветствия, с которыми его встречали в Риме, и он весь день пребывал в радостном настроении, но все равно немного поморщился после произнесения мною этих фраз. Присутствовало несколько официальных лиц, но я сделал ему одолжение и не стал называть имя Домициана. Это имя я не хотел произносить больше никогда.

— Дидий Фалько, Веспасиан лично закрыл этот счет! — осторожно заметил Тит.

— У меня он никогда не будет закрыт, — холодно ответил я на метафору.

— Вероятно, нет. Я это понимаю. Поверь мне, мы все сожалеем о смерти этой бедной девушки. Фалько, попытайся в ответ проявить понимание. Теперь Риму требуется верить в свою первую семью. Императоры должны устанавливать свои правила…

— Именно поэтому, господин, я — республиканец!

Я был возбужден, но Тит не пошевелился. Он задумчиво смотрел на меня, затем обратился к сенатору. С усилием, явно вызванным печалью и измождением, а не антипатией ко мне, попытку предпринял и Децим.

— Марк, ради моей дочери…