После дождичка в четверг - читать онлайн книгу. Автор: Мэтт Рубинштейн cтр.№ 62

Впрочем, он испытал машину лишь на хорошо известных ему событиях, тогда как некоторые тайны ждали своего часа тысячу лет. Испытанием — настоящим испытанием — был манускрипт, написанный безумцем на горе Кармель. Предстояло разгадать секреты мироздания, обнаружить утраченные языки и невероятные идиомы. И решить наконец сверхзадачу — понять язык, при помощи которого можно создать что угодно. Джек узнал достаточно, чтобы кое-как собрать машину, но ведь он располагал лишь грубым, приблизительным переводом. Теперь он и в самом деле сможет прочесть манускрипт. Язык, забытый много веков назад, воскреснет. Наконец он сможет его понять.

В отблеске свечей и радужном переливе зелий книга сияла и чуть подрагивала, пока Джек нес ее к машине и устанавливал перед проектором. Лучи потемнели до темно-золотого и коричневого.

Он наугад выбрал страницу, густо заполненную текстом, без картинок, и заспешил к стеклянной тарелке, стараясь не задеть аппарат. Сердце стучало как молот, дыхание обрывалось, и Джек сцепил руки, чтобы не тряслись. Он смотрел на стекло, ожидая появления образа.

Пусто.

Текст исчез. Все петли и завитушки, все безголовые змеи пропали. Ни пятнышка чернил. В ультрафиолетовом свете сияли комментарии — цитаты Констана, твердый почерк Уилкинса, пометки алхимиков, подчеркивания и вопросительные знаки, — только ни к чему они не относились: линии подчеркивали пустое место. Ничего.

Джек вернулся к манускрипту; страница, как и прежде, была исписана. Он отлистал в самый конец и нашел изображение мужчины, окруженного многоцветной радугой, отыскал слова, обозначающие марену и резеду, а потом поплотнее прижал пергамент и положил книгу под углом к свету.

Изображения на стекле не было — только потрескавшийся, покрытый пятнами пергамент. Джек видел очертания, которые могли быть рукой или глазом, мачтой корабля или платьем, развевающимся на ветру. Все равно что облака или лунные человечки. Но картинки не было. Не было ничего.

Цвета исчезли. Текст исчез. Джек снова принялся листать манускрипт. Стекло отражало лишь пометы на полях — и все. Раньше здесь были только рисунки: женщина, возникающая из книги, заговорщики, чудесный механизм, — теперь не было ничего.

На память пришли слова Эша о манускрипте и разлагающихся изотопах: чернила безумца с горы Кармель не въелись в пергамент, как следовало бы купоросным, которыми пользовались почти тысячу лет назад. Джек задумался, что бы это могло значить, что породило эту иллюзию.

И все же где-то в глубине, за пределами инстинкта и здравого смысла, Джек понимал, что машина работает и что он видит правду.

Манускрипт — настоящий манускрипт — был пуст.

Не оказалось в нем ни утраченного идеального языка, ни универсального переводчика — ничего. Джек сумел увидеть то, что хотел, а манускрипт мог быть чем угодно или… ничем.

Джек твердил себе, что это неправда, что это бессмысленно. Если машина работает, значит, манускрипт не имеет никакого значения, но в таком случае как он мог построить машину и заставить ее функционировать? В недрах сознания возник ответ: это, как и все остальное, его собственное изобретение; Джеку вовсе не нужна была машина — он и так понимал, что манускрипт пуст, а надо было подготовиться к восприятию истины.

Он листал рукопись и читал серебристые пометки на полях — идея фикс многих поколений. Все эти люди комментировали ничто — или друг друга. В холодном, безжалостном свете Джек понял, что такое эта загадочная скорбь, о которой его предостерегали. Не было ни заговора теней, ни таинственной секты. Лабораторию взорвали обыкновенные преступники, татуировки каждый делает по собственному усмотрению, а иоанниты — отличная благотворительная организация. Скорбь происходила от необходимости все это понять, в чем и заключалась магия манускрипта. Книга отвлекла Джека от Бет — он не сумел ей помочь, что и стало первой ласточкой; здесь крылись истоки ее разочарования и измены. Джек вспомнил слова Констана — цитату из Апокалипсиса: «И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем». И все это была его вина.

Он прислонился к стене склепа и сполз на пол. Все его старания оказались бесполезны — он не только ничего не достиг, но и разрушил то, что было. Джек отчаянно листал манускрипт в надежде отыскать хоть какую-нибудь зацепку, но все, что он видел, — это многовековое безумие, к которому присоединился.

Свечи угасали, эликсиры переставали кипеть, теряли цвет, и вдруг машина выдала какую-то картинку. Джек даже не успел подумать, как такое может быть, а потом понял, что кто-то обвел рисунок в манускрипте двойной линией — чернила въелись в пергамент, а свет их оживил.

Башня, увенчанная пламенем, под ней подписи «Вавилон» и «Фарос», а ниже, рукой Бет, ее уверенным почерком: «Найди меня».

Джек выбрался из церкви и на миг ослеп от яркого света. Солнце стояло прямо над головой. Надгробие Констана кренилось под своим обычным углом. Джек склонился к нему и понял, что это могла быть чья угодно могила. Он обернулся ко входу в церковь. На крыльце громоздилась недельная груда газет. Прошел месяц после бури, два месяца как умер Фрэнк. Церковь была заперта, окна занавешены. Джек сунул манускрипт в сумку вместе с письмами Джонсона и Кирка. Когда садился в машину, он вспомнил последнюю цитату Констана из Библии: «Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог перевел его».

Мир казался бесконечным. После склепа, церкви и города горизонт как будто подчинялся иной геометрии. Никаких зримых ориентиров. Поля высокой сухой травы, словно поросшие иголками, пролетали мимо, под колесами мерно шуршало шоссе.

Джек ехал на северо-восток, к дальней оконечности штата; обгоняя трейлеры, поднимался на синие и желтые горы, вдоль стекла тянулись волокна тумана. После Батерста он перестал узнавать города и местность и ехал через горы и равнины, руководствуясь лишь интуицией.

Ветер, со свистом врывавшийся в окна, шелестел страницами манускрипта, и Джек изредка посматривал на него. Господи, какой же он глупец! Обещания манускрипта ослепили его, казалось, ничего важнее в жизни нет.

Дорога представлялась посадочной полосой для солнца. Джек ехал целый день — мимо спутниковых тарелок всех размеров, мимо телефонных башен в самом центре непонятно где находившихся земель. На обочинах стояли рекламные шиты и указатели, выцветшие чуть ли не до белизны. Дорога гипнотизировала, сказывались часы сидения за рулем. Когда Джек остановился, чтобы размяться, то обнаружил, что клонится вперед, как будто на ветру, и спотыкается о кочки жухлой травы на бледном песке. От шоссе отходила проселочная дорога — потрескавшийся асфальт, заросший сорняками. Джек решил, что дальше поедет по ней.

Ночь он провел в единственном отеле захудалого шахтерского городишки — по крайней мере раньше он был шахтерским. Асфальт на главной улице совсем раскрошился, тротуаров и вовсе не наблюдалось. Большая часть города тонула в красной пыли. Только сейчас Джек осознал, что из вещей прихватил с собой лишь манускрипт — ни зубной щетки, ни сменной одежды. Сунув книгу под кровать, он подошел к окну: лошади и повозки на улице, а дальше пустыня.