Король без завтрашнего дня - читать онлайн книгу. Автор: Кристоф Доннер cтр.№ 29

— Так вас всех растак! Разозлили вы папашу Дюшена!

Папаша Дюшен был не таким известным персонажем кукольного театра, как Полишинель или Гиньоль, но его популярность росла, поскольку он был ужасным сквернословом и плевать хотел на опрятность: «огромные усы, трубка в виде печной трубы, широкий рот, непрерывно извергающий клубы дыма, густые брови, сердито сверкающие глаза». Этот городской огр, торговец и одновременно мастер-печник, имел множество двойников во всех уличных марионеточных театрах Парижа, что кочевали по всему городу, соперничая друг с другом в грубости и непристойности.

На этот раз папаша Дюшен принялся осыпать бранью судью, оказавшегося среди публики, и трясти у него перед носом своей трубой. Судья запротестовал — он заплатил не за то, чтобы над ним смеялись! Но это только сильнее развеселило публику. Судья окончательно вышел из себя и принялся угрожать хозяину театра. Но последний, видя поддержку остальных зрителей, послал за королевскими стражниками, и те вывели смутьяна на улицу.

Эбер раньше никогда не обращал особенного внимания на марионеток. Но сейчас он заметил, как тщательно сделаны куклы, как продуманны их костюмы, реплики, голоса, — все было превосходно. В ходе следующей мини-пьесы появился граф д’Артуа верхом на королеве, размахивая во все стороны жокейским хлыстиком. Он принялся хлестать своего неповоротливого братца-короля, который, задыхаясь и потея, с трудом вскарабкался на лошадь, чтобы удрать. Это выглядело и в самом деле уморительно. Потом король взял огромное охотничье ружье и начал целиться в оленя, который то появлялся из-за занавеса, то снова скрывался. Дети радостно кричали: «Да вон он! Вон он!» Они завопили еще громче, когда изо рта графа Артуа высунулся невероятно длинный, чудовищный язык и начал облизывать королеву-австриячку.

— Давай, лижи меня хорошенько! — стонала она, вздрагивая от удовольствия. — Еще, еще!

Король выстрелил в оленя. Дети зааплодировали, увидев легкий дымок, поднимающийся из дула ружья. Королева бросилась мужу на шею, чтобы его поздравить. Все это было разыграно блестяще. Эбер был покорен. Когда представление закончилось, он подошел к хозяину театра и сказал ему:

— Вам не хватает только текстов посмешней, чтобы удвоить выручку.

— Вот как?

— Ручаюсь, что если вы будете показывать по-настоящему смешные истории, основанные на дворцовых новостях, которые я узнаю из первых рук, то ваши доходы удвоятся!

Сделка состоялась. Эбер начал поставлять в театр марионеток сценки своего сочинения, забавные и злободневные. «Дело об ожерелье» только началось, публика жаждала пикантных подробностей.

Эбер многие годы работал в Париже, как одержимый, пытаясь стать актером, драматургом, писателем. Но ничего не получалось. Однако сейчас, глядя на папашу Дюшена и прочих марионеток, он чувствовал настоящее вдохновение, как десять лет назад, когда изображал Марию-Антуанетту в алансонских кабачках. Он снова обрел творческий стимул. Он отправил своего папашу Дюшена туда, куда до сих пор никто не осмеливался его отправлять: прямиком в Версаль.

«От одной решетки к другой, от одной любезности к другой, и вот наконец я добрался до королевских покоев, где чуть не подрался со слугами. Но тут королева сама вышла мне навстречу. Я вошел следом за ней в зал, где все стены были сплошь в зеркалах. Королевская семья сидела за столом и, кажись, лопала зеленую фасоль, потому что был пост. Только я отвернулся — а чертенок-дофин уже роется в моих инструментах. Ну, я не стал терять времени даром, схватил мастерок да как дам ему по рукам!

— Это вы правильно сделали, папаша Дюшен, — сказала королева, — он у нас такой непослушный, хватает все подряд; может быть, теперь он исправится.

— Папаша Дюшен, — предложил король, — может, выпьете стаканчик?

— Да я и два выпью, черт меня раздери!

Король позвал сына:

— Месье дофин, сходите-ка в погреб за бутылкой.

Постреленок быстро справился с поручением, но только он шагнул на предпоследнюю ступеньку, как вдруг — бац! Встал и стоит: в одной руке подсвечник, в другой — горлышко бутылки, а сама бутылка разбилась. Король страшно разозлился.

— Дофин, ступайте снова в погреб!

Хорошенький он у них, этот малец!

Со второй бутылкой все обошлось благополучно, и я с удовольствием выпил ее за здоровье наследного принца, которого очень полюбил и чьей доброты вовек не забуду».

Папаша Дюшен равно не забывал прохаживаться по адресу знати, духовенства, политиков: «Сто тысяч бездельников живут как принцы!» Он разоблачал судебные несправедливости и требовал законодательных реформ. Что до финансовой сферы, его мнение было простым: «Пусть богатые платят!» Однако никакого серьезного пафоса в его речах не было — пустые разглагольствования да грубые шуточки. Несмотря на это, некоторые революционные теоретики считали его демагогическую болтовню подлинным гласом народа и даже умудрялись разглядеть в ней зачатки классового сознания. Эберу было на это наплевать — ему нужна была публика, и он ее нашел. Это отличало его от Марата, Демулена, Ривароля: под маской папаши Дюшена Эбер мог заходить гораздо дальше, чем другие. Устами этой марионетки он, словно чревовещатель, мог произносить неслыханные дерзости, оставаясь неуязвимым и безнаказанным.

— Моя дочь без ума от радости! — воскликнул Симон по телефону. — Она сейчас сама тебе позвонит, но я хочу объявить новость раньше. Слушай, она в восторге от твоего сценария!

— Но я ей прислал только начало.

— Она ухватила суть. К тому же она считает, что диалоги написаны блестяще.

Что касается сопродюсеров, дела обстояли не так гладко: если один из Жеромов был на сто процентов солидарен с мнением патронессы, то другой находил сценарий слишком литературным. Вообще, начиная с того дня, как обоих Жеромов наняли на работу, и до сих пор они были единодушны лишь в одном: в своем презрении к Симону Лешенару, этому старому паразиту.

Сценарий Анри стал для всех этих людей настоящим полем битвы. Пока непонятно было, кто восторжествует: Анри до сих пор не получил второго чека. Он решил сказать об этом Симону, который очень удивился:

— Как, ты еще не все получил?

— Да. Не все.

— Я этим займусь, не беспокойся. Главное — не прекращай работу.

— Нужно будет устроить под самой крышей Версальского замка что-то вроде фаустовской лаборатории. Волшебное место, заполненное глобусами, секстантами, буссолями и барометрами. Представьте себе стены, сплошь закрытые книжными шкафами, столы, заваленные географическими картами, архитектурными чертежами, гипсовыми слепками, деревянными макетами… И на единственной свободной стене — картина, вызывающая дрожь: рембрандтовский «Урок анатомии доктора Тульпа».

Людовик XVI — в глубине комнаты, один, скрытый за ширмой, с подзорной трубой в руках. Ее прислали ему из Голландии для наблюдения за звездами, но он использует ее в других целях — разглядывает людей, гуляющих по парку. Министры и маркизы, епископы и офицеры — король наблюдает все, что похоже на беседы заговорщиков или флирт. Поскольку он научился читать по губам, то узнает многие вещи, которые делают его еще более несчастным. Большую часть дня он проводит, сидя на табурете у окна и глядя в свою подзорную трубу.