Король без завтрашнего дня - читать онлайн книгу. Автор: Кристоф Доннер cтр.№ 22

„Это — призыв к отмщению за все те низости и пороки, до каких только может опуститься человек! Это — публичный протест и жалоба невинно угнетенного! Жиль де Клуэ (как говорят, маркиз) и Ролан Массар, расстрига, лишенный сана, в придачу к своей общеизвестной репутации развратников заполучили и репутацию убийц. По этой причине, а также в целях общественной безопасности, вышеназванные Клуэ и Массар объявляются недостойными любого человеческого общества, и им запрещается доступ во все те места, где можно найти честь, разум и человечность. Виновным приказывается соблюдать этот запрет под угрозой быть сосланными к диким зверям, чей нрав сходен с их собственным характером. Кроме того, им предписывается навсегда покинуть этот город и его окрестности, где их злодеяния отныне известны всем“.

Эбер переписал это воззвание во множестве экземпляров и везде пририсовал наверху эмблему из скрещенных окровавленных ножей.

Дождавшись ночи, он вышел из дома и развесил листки повсюду — прежде всего на дверях церкви и мэрии, а также на рыночной площади.

Он даже не позаботился о том, чтобы изменить почерк, настолько был горд своей выдумкой. Конечно, он не рассчитывал, что жители Алансона, прочтя его обвинения в адрес маркиза и попа-расстриги, повесят тех на виселице, но надеялся, что горожане по крайней мере над ними посмеются, и он будет отомщен. Он уже догадывался, что насмешка может быть действеннее, чем любые законы.

Но получилось совсем не так.

На следующее утро к мадам Эбер явился комиссар полиции с одним из листков в руках и объявил, что маркиз де Клуэ требует три тысячи ливров в виде компенсации за моральный ущерб и к тому же хочет, чтобы приговор виновному был напечатан в количестве одной тысячи экземпляров и распространен по всему городу. В случае отказа ответчика платить истец требовал для него телесного наказания. Жак-Рене отрицал свое авторство, но мадам Эбер, узнав почерк сына, побледнела.

Комиссар потребовал возмещения ущерба. Виновность подростка не оставляла сомнений: почерк на листках сличили с тем, которым были написаны его письма мадам Коффен. Развратница-аптекарша его выдала.

Мадам Эбер, вдова председателя коммерческой палаты, не выдержала такого позора — у нее случился обморок или припадок, что-то в этом роде.

Она хотела отвезти сына в Сен-Флоран и омыть его в священном источнике, как раньше, когда Эбер был маленьким. Она надеялась, что произойдет чудо. Но он отказался.

— Ты ничего не понимаешь, — заявил он матери.

Однако мадам Эбер не оставляла попыток спасти сына.

Она отправилась к судье, а потом — к месье Коффену, аптекарю, которого просила повлиять на жену, чтобы та, в свою очередь, упросила маркиза забрать из суда свою жалобу.

— С чего я должен это делать? — удивился месье Коффен.

— Сделайте это хотя бы в память о моем муже.

— Вы уверены, что ваш сын его достоин?

Мадам Эбер ходила в церковь и говорила с кюре, а заодно с местными святошами из прихожан, но те лишь сильнее злобствовали. Все ее старания вызвали в итоге настоящий шквал возмущения в отношении ее сына. Наивысшей точки негодование достигло, когда стало известно, что Эбер продолжает строить куры аптекарше и пишет ей стихи и серенады, причем в еще больших количествах, чем прежде. Это было слишком.

В конце концов, Эберу был присужден штраф в одну тысячу ливров, вместо первоначальных трех, а также он должен был оплатить напечатание и распространение тысячи экземпляров собственного приговора. Учитывая все обстоятельства дела, решение суда можно было счесть милосердным. Однако семья Эбера подала апелляцию. Дело отправилось в Кайен, где его должны были пересмотреть по прошествии года.

А Эбер тем временем полностью отдался сочинению стихов, но теперь уже бунтарских. Он захотел добиться известности во что бы то ни стало и вовсю паясничал в алансонском кабачке.

Это может стать началом фильма: Эбер кривляется на крошечном помосте кабачка в женском платье и парике, изображая беременную Марию-Антуанетту, с огромным колышущимся животом. Зрители умирают от смеха.

Но Артуа улучил момент —

И Антуанетта, побежденная,

Наконец-то чувствует, как это приятно,

Когда тебя как следует отымеют.

Прочитав этот отрывок из известной всем эпиграммы, он продолжает уже стихами своего сочинения:

Когда нам говорят о добродетели,

Это делают часто из зависти:

Ведь мы бы не родились,

Если бы наших отцов не поимели.

Вслед за этим фальшивая королева стаскивает парик, и все узнают Эбера. Он раскланивается под всеобщий хохот и крики „Ура!“. Затем делает несколько непристойных телодвижений — и кукла-марионетка, спрятанная под платьем, падает на пол. Он поднимает ее, подбрасывает в воздух, дергает, теребит. По сути, он уже мучает ребенка королевы — будущего Людовика XVII.

После повторного рассмотрения дела Эберу объявили еще более суровый приговор, чем в первый раз. Он должен был заплатить штраф без всяких отсрочек, немедленно. Его матери пришлось продать за смехотворную цену несколько участков земли, оставшихся после смерти мужа. Вслед за бесчестьем пришла бедность. Если раньше мадам Эбер могла рассчитывать на адвокатскую карьеру сына, которая обеспечила бы семье надежное будущее, то теперь эти надежды пошли прахом.

Но самым печальным для нее было видеть, что Жак-Рене гордится случившимся. Казалось, он не испытывает ни малейших угрызений совести — напротив, самую искреннюю радость. Это стало для мадам Эбер настоящим потрясением. Жак-Рене не хотел навещать могилу отца, а о том, чтобы заставить сына пойти в церковь, не могло быть и речи. Он говорил, что Бога нет, что его выдумали тираны, чтобы держать народ в повиновении. Мадам Эбер в страхе думала, что Жак-Рене близок к помешательству.

Однажды утром она увидела его стоящим у порога с чемоданом в руке.

— Я вернусь, когда разбогатею.

— Конечно.

Он повернулся к двери. Мать смотрела сыну в спину, испытывая почти облегчение. Затем сделала последнюю попытку воззвать к человеческим чувствам отступника.

— Жак! Ты меня даже не обнял на прощание!

Он не обернулся.

— Я тебе все возмещу, — проговорил он, выходя.

Когда дверь за ним закрылась, мадам Эбер ощутила внезапную дурноту. Ее стошнило.

Она умерла через несколько лет, смерть от горя пришла не сразу. Все эти годы она вздрагивала от малейшего скрипа двери и то и дело принималась плакать без всякой причины. Но однажды она почувствовала, что скорби больше нет. Когда она поняла, что эта скорбь была единственным, что еще поддерживало в ней жизнь, она умерла.

Здесь заканчивается юность Эбера. Как только напишу продолжение, отошлю его тебе. Надеюсь, твои съемки проходят хорошо, и месье Спилберг тобой доволен».