Предательство в Неаполе - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гриффитс cтр.№ 20

Галерея представляет собой двадцать рядов сидений, расположенных крутым амфитеатром. Я спустился по центральному проходу, чтобы сверху рассмотреть зал заседаний. Высокий и узкий, он весь — пол, потолок, стены — обшит деревом. Похоже на спортивный зал: практично, холодно, никакого уюта. В дальнем углу длинный стол, за которым двенадцать кресел в ряд, обитые пластиком за исключением того, что в самом центре, — у него высокая спинка, и обтянуто оно кожей. Это кресло, вероятно, для Алессандро. На столике микрофон на небольшой подставке. За спиной судей на стене лозунг: «La Legge è Uguale per Tutti» — я перевожу как «перед законом все равны». Напротив судейского стола два ряда спаренных столиков, уходящие под галерею для публики. С левой стены свисает итальянский флаг, похожий на пересохшее полотенце.

Напротив флага клетка. Она больше, чем я думал: футов десять в высоту и тянется до середины правой стены. Прутья толстые, черные, блестящие. Внутри лавка и дверь, которая, как мне представляется, ведет в какую-нибудь камеру ожидания. Клетка — средоточие помещения, даже когда оно пусто: всякому понятно, что это место отведено для людей, опасных для общества.

В дальнем конце зала открыта дверь, ведущая в коридор. Там царит оживление. Входит группа людей, большинство из них примерно моего возраста. Юристы, наверное. У некоторых сшитые на заказ костюмы, черные волосы прилизаны. Другие, по преимуществу постарше, более затрапезного вида: мятые костюмы, волосы не причесаны. На столики ложатся кейсы, папки, пакеты. Из-под галереи появляются пятеро полицейских в плохо подогнанной голубой форме, с болтающимися белыми кожаными ремнями с кобурами и в фуражках, которые им либо велики, либо малы, а потому лихо сдвинуты набекрень. Впрочем, никакой лихости в их поведении не заметно. Скорее они обеспокоены или чем-то раздражены. Прислоняются к стене напротив клетки. На адвокатов полицейские не обращают никакого внимания.

Минуту спустя один из тех юристов, что помоложе, подходит к клетке и зовет кого-то. Секунду-другую ничего не происходит, потом в клетку входят два молодых человека и пожимают адвокату руку через прутья. Обвиняемые, одетые в джинсы и рубашки, ухоженны и опрятны, будто на свидание с девушкой отправляются. Оба закуривают, пряча сигареты в кулаках. Из камеры ожидания появляется еще один молодец и идет в ту часть клетки, что ближе всего ко мне. Высматривает в зале своего адвоката и, увидев, окликает его. За считанные секунды клетка полна подсудимыми и плотно окружена адвокатами. Теперь ясно, кто представляет защиту, а кто — обвинение: прокуроры остаются сидеть за столиками. Разговоры, которые ведутся через прутья клетки, судя по всему, самого обычного свойства, среди подсудимых не заметно никаких признаков отчаяния или ярости. Все девять арестованных невозмутимы и спокойны, так же как и их адвокаты. Однако спокойствие это разного рода. Подсудимые гангстеры вызывающе дерзки и довольны собой, но им слишком скучно, чтобы еще и чваниться. В свою очередь, молодые адвокаты полны показного интеллектуального превосходства. Осознавая некую театральность происходящего и в угоду собственному тщеславию, они стараются обнаружить такое же безразличие к закону, как и у тех, чьи интересы защищают. Меня больше привлекает то, что естественно. Не думаю, что я готов оправдать их, но надо признать, эти люди меня восхищают. Виновны ли они во взрывах автомобилей, что привело к гибели трех невинных людей? Не знаю, но в моих глазах эти арестованные выглядят солдатами каморры, бандой местных юнцов, которые были рождены для такой жизни, втянулись или дали себя заманить. Боевые товарищи, приятели, живущие по соседству, условно говоря, потому что улицы, где они могли ходить без опаски, перемежались улицами, где ходить было нельзя. Испытайте такое, и вам не придется выбирать, к кому держаться поближе. Именно это я и видел: девять молодых людей спокойно переносят вынужденное затворничество, поскольку по воле выпавшего им жребия живут единым тесным кругом — болтают, пьют, курят, занимая ровно столько места, сколько отведено в клетке.

Поднимаюсь обратно по крутым ступеням и занимаю кресло в последнем ряду. Позади открываются двери, и входят две молодые женщины. Бросают на меня быстрый взгляд и направляются к стеклянной перегородке. Пробравшись вдоль первого ряда, они оказываются почти напротив клетки и стучат по стеклу. Все девять обвиняемых подняли головы, мгновенно прервав беседу с адвокатами. Все приветственно машут руками, а двое идут в самый конец клетки, чтобы быть как можно ближе к женщинам. Они улыбаются, подают друг другу какие-то знаки. По выражению лиц мужчин можно подумать, что с женщинами их разделяет одна лишь стеклянная перегородка, а не тянущийся десять месяцев процесс по делу об убийстве с пожизненным заключением в перспективе. Потом один из них замечает меня и толкает локтем приятеля. Оба, переговариваясь, очевидно, пытаются определить, кто я такой и что тут делаю. Женщины ведут себя иначе. Они не обсуждают меня, не указывают пальцами, но я чувствую, насколько силен их интерес к моей персоне. На меня накатывает волна страха, и хотя здесь отнюдь не жарко, прошибает пот. Я отворачиваюсь, смотрю куда-то вбок, стараясь казаться беспечным, рассеянным и отрешенным.

Дверь позади меня вновь открылась, вошли еще люди. Я не оборачиваюсь. Ни с кем не хочу встречаться взглядом. Снова и снова стучат по стеклянной перегородке. Потом я услышал какое-то движение у себя за спиной. Украдкой смотрю через плечо. По ступенькам медленно спускается старуха, шагая осторожно и даже с опаской. Передвигается она как-то боком, так что лица ее мне не видно. Седые волосы стянуты на затылке в плотный узел. На ней черное платье, из-под которого видны дряблые, со вздутыми венами икры, распухшие ступни выпирают из туфель. Движения причиняют ей боль, но старуха явно решила сойти вниз, а не сидеть возле двери. Когда она проходит мимо, я снова бросаю косой взгляд: там, у стеклянной перегородки, уже полно жен и подружек, они похожи на фанатичных поклонниц, ожидающих кумира у выхода на сцену. Все девять обвиняемых, побросав своих адвокатов, собрались в этом углу клетки. Как молодые рекруты, втиснутые в готовый отправиться эшелон, ловят они любую возможность улыбнуться, махнуть рукой, подать знак девушкам, пока их не отправили на фронт.

Старуха спускается вниз и прикладывает ладонь к стеклу. Сначала я думаю, что она просто удерживает равновесие, переводит дыхание, прежде чем присоединиться к женщинам, однако старуха остается на месте, и ладонь ее плотно прижата к стеклу. Что-то меняется в лицах арестованных, улыбки исчезают с губ. Пожалуй, сейчас, глядя на них, можно сказать, что они отлично понимают всю тяжесть собственной участи. Женщины, как по команде повернув головы, смотрят вдоль первого ряда. Даже адвокаты прекращают свои дела и смотрят вверх. Видно, старуха эта очень важная персона и, подозреваю, вряд ли окажется, к примеру, уважаемым судебным реформатором. Должно быть, она для каморры своего рода предводитель. Глава семейства. И физическая слабость ни о чем не говорит: власть ее велика и ощутима. Садится старая леди только после того, как все дали понять, что заметили ее приход. Девятеро подсудимых возобновили свои безмолвные переговоры с женщинами.

Но и я не обделен их вниманием. Поочередно я попадаю под тяжелый, оценивающий взгляд, темные глаза щурятся, стремясь получше разглядеть меня, понять, кто я такой. Любопытство написано на каждом лице: мое присутствие их беспокоит. Я единственный из зрителей, кто никак с ними не связан, — это вызывает у гангстеров подозрения. Облегченно перевожу дух, когда открываются двери и входят двое полицейских. Их обмундирование также не вызывает ни почтения, ни трепета перед властью, и компенсируется это угрюмым, раздраженным выражением на лицах. Они прикрикивают на стайку женщин в углу и велят им сесть. Руки полицейских покоятся на рукоятках пистолетов. Женщины смотрят на старуху, и та, не оборачиваясь, кивком призывает их подчиниться. Тогда они неспешно расходятся по галерее. Один из арестованных в клетке, взбешенный внезапной и преждевременной помехой, вперив взгляд в полицейских, подносит ладонь к подбородку и делает ею резкое движение по горизонтали. Жест презрительный и отвергающий, и впервые за все утро я чувствую в этих людях взрывную враждебность.