Бумер. Книга 1. Звонок другу - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Троицкий cтр.№ 32

Он выстрелил в ближнюю к себе мишень, кажется, чью-то ногу. Или руку. Но почему-то попал в огромное зеркало, укрепленное на стене. Зеркало разлетелось на тысячи осколков, битое стекло засыпало пол. Ольшанский окончательно потерял ориентиры, кровь попала в глаза, а боль в голове сделалась невыносимой. Толмач пальнул на звук, даже не соображая, кто, собственно, эти звуки издает. Послышались крики, матерная ругань. Ольшанский узнал голос маркера.

Черт, кажется, он подстрелил своего человека.

В замкнутом пространстве бильярдной пистолетные хлопки казались пушечной канонадой, от которой закладывало уши. По керамическим плиткам пола запрыгали горячие гильзы. Ольшанский услышал, как что-то тяжелое повалилось на бильярд. На игровой стол, спасаясь от пуль, прыгнул какой-то человек.

Толмач перевернулся с живота на спину и дважды выстрелил вверх. Пули прошили стол, разбили пластиковую подсветку, висевшую над бильярдом, треснул подвесной потолок, сверху посыпались осколки пластика и сухая штукатурка, заискрила электропроводка. Мимо. Значит, человек успел соскочить со стола. Или он все еще наверху? Ольшанский выстрелил еще раз. Гильза, вылетевшая из выбрасывателя, попала за ворот рубашки, обожгла кожу. Он перевернулся на живот, теперь он почти ничего не видел. Где-то слева звякнули осколки зеркала, Ольшанский дважды пальнул в ту сторону. Снова нажал на спусковой крючок, но на этот раз выстрела не последовало — в горячке, даже не заметив, расстрелял всю обойму.

— Стоять! Всем стоять, твари! — крикнул какой-то мужчина. — К стене! Ты, сука, к стене. Или шмаляю.

Голос показался Ольшанскому знакомым. Сто к одному, он слышал этот голос совсем недавно. Если бы голова соображала чуть лучше, можно было точно вспомнить. Есть, сообразил. Дело было в подземном гараже недостроенного дома на улице Речников. Ольшанский почувствовал, как от страха похолодели ноги. Господи, лучше бы ничего не вспоминал…

Ольшанский отбросил в сторону бесполезный пистолет. Вдыхая запах горелого пороха, поплевал на ладони, постарался протереть глаза, чтобы хоть что-то разглядеть, что-то понять. На пару секунд он смежил веки, не успев разлепить их, почувствовал, как что-то тяжелое навалилось на грудь. Справа в верхнюю челюсть врезался тяжелый кулак, слева кулак влепился в ухо.

— Я вас прошу, — собрав последние силы, крикнул Ольшанский, даже не понимая, к кому он обращается. — Я вас заклинаю… Послушайте, только послушайте…

Но его никто не слушал. Чьи-то проворные руки распахнули пиджак. Вытащили из внутреннего кармана стопку стодолларовых банкнот, те самые пять тысяч баксов.

— Послушайте…

Получив новый удар кулаком в лицо, Ольшанский лишился чувств.

Ольшанский пришел в себя только к вечеру, когда в «Карамболь» вызвали врача Павла Сергеевича Максимова, благообразного мужчину профессорского вида с гривой седых волос и тонкими усиками. Надев очки в металлической оправе и уложив Толмача на кожаный диван, Максимов запер дверь кабинета, сделал несколько уколов и еще долго возился со сломанным носом пациента. Наконец наложил повязку на лицо, скинул белый халат, стянул с рук резиновые перчатки и уселся в хозяйское кресло. И задымил, как паровоз.

— Да, батенька, за все надо платить.

Врач скорчил скорбную рожу, будто заплатить предстояло именно ему. И назначенная цена оказалась непомерной.

— И сколько мне носить эту хренотень на лице? — Ольшанский глянул на свое отражение в зеркале и отшатнулся. — Я же в таком виде на людях не смогу появиться. Стыдно.

— Даже трубчатые кости срастаются за сорок дней, — пыхнул дымом врач. — А сломанный нос — это по нашим неспокойным временам просто царапина. Кстати, как я уже сказал, за все на свете надо платить.

— И кто-то это сделает. За все заплатит, — в ответ на собственные мысли процедил сквозь зубы Ольшанский, но намек врача понял. — Я сейчас.

Он долго копался в потайном ящике стола, наконец нашел, что искал, сунул в лапу Максимова несколько купюр. Врач разглядывал деньги, будто никогда не видел долларов, и недовольно качал головой. Он хорошо помнил собственный прейскурант и не собирался сбрасывать цену.

— Это, как я понимаю, за ваше личико. А за охранника, который сидел у входной двери? Я наложил ему несколько швов на затылок. Вы унижаете меня как специалиста. Я ведь не обслуживающий персонал из вашей бильярдной. Я врач первой категории.

Ольшанский со зла хотел ответить, что обо всех заслугах Максимова перед отечественной медициной теперь, когда того лишили диплома и практики, следует говорить в прошедшем времени. Действительно, был врач первой категории. А теперь он обслуживающий персонал, шестой номер. Но Толмач не сказал ни слова, только вздохнул и отсчитал еще три сотни.

— Вот, возьмите.

— А за маркера, которому вы прострелили ногу? Я ведь больше часа возился с его икроножной мышцей. Работал, как проклятый. Пуля прошла навылет. Хорошо, что не задета кость. Иначе…

Максимов взял многозначительную паузу. Понимай, как знаешь.

— Хорошо, — сдался Ольшанский и добавил еще несколько банкнот, про себя решив, что деньги за операцию выдерет с подстреленного маркера, когда тот немного оклемается и сможет, передвигая простреленную ходулю, работать. — Расценки у вас, Пал Сергеич, какие-то дикие. Грабительские.

— Зато соблюдена врачебная тайна, — ответил тот.

Три года назад Максимова поперли из городской клинической больницы и лишили права заниматься врачебной деятельностью за то, что он через одну из юных медсестер, свою любовницу, толкал на сторону амнапон и даже морфин. А для отчетности перед начальством где-то доставал пустые ампулы из-под наркотических препаратов. За большие взятки дело удалось кое-как с грехом пополам замять. Максимов перенес сердечный приступ, когда окончательно осознал, что его доходный налаженный бизнес, процветавший годами, накрылся, а путь в официальную медицину закрыт раз и навсегда.

Однако он не скис, не впал в уныние. Для начала, оформив развод, ушел от старой супруги, страдавшей сердечной жабой, оформил отношения с юной медсестрой и открыл на ее квартире что-то вроде частного лазарета.

Матерчатыми ширмами разделил единственную большую комнату на две половины. У окна поставил пару железных кроватей, где отлеживались больные. На другой половине проводил несложные операции: штопал ножевые ранения, накладывал шины, делал поздние аборты школьницам и шлюхам. Со временем дела наладились, подпольный бизнес встал на рельсы и покатил с бешеной скоростью, а клиентуры появилось столько, что Максимов, в былые времена не брезговавший никакими заработками, теперь даже отказывался от самых рискованных и сомнительных предложений.

Любимыми поговорками Павла Сергеевича стали: «Чудес на свете не бывает» и «За все надо платить». А жадным он сделался настолько, насколько вообще может быть жаден пожилой мужчина.